Беспрерывное увеличение партии Конде было особенно опасным для правительства, которое, несомненно, в особенности на первых порах, не ожидало, что «зараза» распространится столь быстро и далеко. Королева готовилась к военным действиям и набирала войска. Из Бастилии был вынут (впервые за все время регентства) сперва один миллион ливров, затем еще полтора миллиона.[354]
Но меры, которые правительство могло предпринять с целью парализовать растущее дворянское движение, были явно недостаточны. Оно разослало по провинциям полицейские отряды (Гугенотская аристократия также внушала правительству немало опасений. Если гугенотские города и держались «королевской партии», то поведение грандов было столь же подозрительным, как и поведение многих католических дворян.[356]
Миссия президента де Ту затянулась, так как он не застал Конде в Мезьере и отправился к нему в Седан. Картина, которую он там имел возможность наблюдать, была отнюдь не утешительна. «Принцы были окружены дворянством, которому они раздавали поручения по набору войск,[357]
хотя время года было достаточно неподходящим для открытия военных действий».[358] Свои впечатления де Ту резюмировал по возвращении в Париж: «зло было на деле гораздо более значительным, чем он раньше полагал. Не только тон Конде и его приверженцев становился день ото дня все более резким, но в Мезьере не было недостатка и в войсках; если дело дойдет до разрыва, гугеноты присоединятся к принцам».[359]Ввиду всех этих обстоятельств де Ту должен был при обсуждении вопроса о месте будущей конференции пойти навстречу желаниям принцев. Не имея на то никаких специальных полномочий, он разрешил им привести в Суассон, где должны были происходить переговоры, свой гарнизон и расположить в округе войска в количестве 4–5 тысяч пехоты и 500–600 кавалеристов «для лучшей безопасности принцев и для обеспечения им пристанища, если в том представится необходимость».[360]
Королева же отвела из города свои войска на 25 лье.Суассон лежит на полпути между Мезьером и Парижем. В результате этой важной уступки принцы перевели свои войска от границы в город, от которого до столицы был один день пути. В такой обстановке должны были начаться переговоры.
В начале апреля принцы съехались в Суассон, приведя с собой около 4 тысяч пехоты и 600–700 конных.[361]
7 апреля туда же явились и делегаты короля во главе с герцогом Вантадуром. Реальным руководителем делегации был один из лучших дипломатов Генриха IV (если не самый лучший), главный контролер финансов, президент Жанен, глубокий старик, так же как и Вильруа. Их сопровождали президент де Ту и два государственных советника — Буассиз и Бюльон. На долю последнего выпала роль связующего звена между двором и делегатами. В силу полученной инструкции делегаты сами ничего не решали и сносились с королевой, с Вильруа и со всем Королевским советом.[362]На первом же заседании конференции 8 апреля принцы выставили свои основные общие требования: 1) созыв Генеральных штатов, 2) отсрочка на год испанских браков, 3) разоружение с обеих сторон.[363]
Но помимо этих официальных заявлений, в частной и секретной беседе с Бюльоном, который должен был отвезти королеве требования принцев, герцог Бульон раскрыл и «частные» их пожелания: Конде желал получить. Амбуаз, а Невер — Мезьер.[364]Настроения грандов очень беспокоили делегацию. Боясь снова быть разделенными хорошо известной им тактикой министров, гранды держались сплоченно и не шли на сепаратные переговоры. Они всячески подчеркивали, что ждут помощи со стороны гугенотов, и нисколько не скрывали, что требование отсрочки испанских браков было выставлено ими с целью обострить отношения королевы с Испанией и привести ее к отказу от этого договора. Делегаты с жаром протестовали против отсрочки, справедливо усматривая в этом пункте стремление грандов образовать совместно с гугенотами прочную партию на будущее время и тем самым создать условия для продолжения смут. На заседаниях присутствовали также уполномоченные от Вандома, Ретца и Рогана; следовательно, разговоры о союзе с гугенотами велись не для простого устрашения королевской делегации, а имели под собой реальную почву.
В силу этого Жанен сделал ясный вывод — надо идти на мировую.[365]