Франция в начале XVII века (1610–1620 гг.)

12 апреля Бюльон привез из Парижа ответ королевы, которая соглашалась на общие требования грандов, отсрочивая, однако, заключение испанских браков не до Генеральных штатов, а до совершеннолетия короля (в конце сентября 1614 г.). Обсудив этот ответ, гранды потребовали, чтобы он был представлен им в письменном виде, особенно пункт об отсрочке. Имея в руках документ об отсрочке и пользуясь им как магнитом, к которому притянулись бы все враги Испании, включая и иностранные государства, Конде собирался организовать себе партию, еще более опасную для правительства, чем это показалось Жанену с первого раза.[366] При таких обстоятельствах сохранение союза с Испанией приобретало сугубое значение: «Я считаю испанские браки совершенно необходимыми, так как вижу… что в будущем король будет очень нуждаться в помощи» (Испании, — А.Л.).[367] Поэтому, стремясь найти выход, который не вызвал бы конфликта с Испанией, Жанен считал возможным дать письменное обещание отсрочки, но без указания, что оно дано по требованию Конде.

Итак, с самого начала переговоров делегаты встретились с серьезными трудностями, и не по поводу «частных» требований, а в связи с одним из главных пунктов. Гранды имели в своих руках такое оружие, при помощи которого можно было принудить королеву к выполнению их личных желаний. Но по своему существу эта тактика была настолько шаблонна, что современники ее быстро поняли: «если не устроятся дела, касающиеся личных интересов принцев, нельзя рассчитывать на сколько-нибудь длительное соглашение».[368] 15 апреля принцы открыто высказали свои личные желания, т. е. назвали требуемые ими крепости.[369] Жанен был подготовлен к этим требованиям. Переписка его с Вильруа вскрывает полное их согласие по вопросу о необходимости поступиться Амбуазом и Мезьером ради сохранения мира. Оба они советовали королеве открыть военные действия против принцев лишь в самом начале, когда, по их мнению, можно было захватить грандов одним ударом.[370]

Однако в Париже отнеслись к требованиям принцев совсем иначе. Слухи об этих претензиях дошли до двора ранее прибытия туда Бюльона и вызвали, по словам Вильруа, «досадный трезвон» (un tintamare fascheux).[371] Поскольку тайна была уже разглашена, Бюльону не оставалось другого выхода, как доложить обо всем на Королевском совете, собравшемся 16 апреля (он вызвал этим поступком чрезвычайный гнев принцев, стремившихся обделать свои «личные» дела втихомолку). Требования Конде встретили ожесточенный протест со стороны вельмож, оставшихся «верными» королю, и этот протест сопровождался весьма прозрачными угрозами покинуть королеву, если она удовлетворит требования мятежных принцев.[372]

Королева очутилась между двух огней. Вильруа писал: «Ее величество боится, что, одарив одних, она все равно не приобретет их верности, а только потеряет других».[373] И несколькими днями позже: «Желание королевы заключается в том, чтобы удовлетворить тех, кто ей здесь служит, и поддерживать их в их добрых намерениях, но этого можно достичь лишь дорогой ценой. Надо будет им отдать новые места, и таким способом мы скоро разделим провинции (между ними, — А.Л.). Подумайте сами, к чему это может привести и в каком положении останутся король и королева после такого раздела верховной власти (autorité souveraine), которая, будучи презираема подданными, падет еще ниже в глазах иностранных государств».[374] Последняя фраза отражает известные колебания Вильруа; он сам признает, что его аргументы в пользу мира и отдачи Амбуаза и Мезьера слабы и встречают серьезные возражения «ввиду прошлых событий и ранга тех персон, которые замешаны в этом деле».[375] Особенно болезненно королева реагировала на требование принцев отдать Неверу захваченный им Мезьер: после всех протестов правительства это означало бы полную его капитуляцию.[376] «Что касается Амбуаза, я вижу лишь твердую решимость не отдавать ничего другого, кроме Шинона»,[377] — пишет Бюльон о попытке заменить важную крепость другой, менее важной.

Как видим, партия, стоявшая за войну, т. е. Гизы и все, кто к ним примыкал,[378] имела в тот момент сильное влияние на королеву. Чтобы правильно оценить всю трудность положения правительства, надо ясно представить себе, до какой степени продажной и ненадежной была та часть знати и дворянства, которая примыкала к «королевской партии». Каждый день можно было ожидать, что тот или иной перебежит в лагерь мятежных принцев, каждого надо было одаривать и закреплять за собой разными посулами.[379]