Француз

На палубе никого не оказалось. Роджер принял управление лодкой, Ральф неловко, как мог, отдавал концы. Судно руками и оказавшимся тут как нельзя кстати багром оттолкнули от пирса, да так и потащили его вдоль марины, почти до выхода, цепляясь за леера, якорные цепи, швартовые веревки, подтягивая, отталкиваясь.

Все с невероятным напряжением прислушивались к каждому звуку. Кен нервно оглядывался. Сидел на палубе, сжавшись в комок, молча, никому не помогал. На выходе капитан включил двигатели. Всем показалось, что дизели взревели так громко, что вот-вот проснется весь берег и погони не миновать.

Когда вышли в открытое море, капитан усмехнулся.

— Ребята, посмотрите на прибор, — прокричал он, — точно восемнадцать узлов, ни узлом больше.

Антон взглянул на Ольгу. Ее волосы развевались на ветру, глаза — огромные, почти безумные в лунном свете — счастливо блестели. Антон почувствовал, как в сердце что-то кольнуло, больно и приятно одновременно.

Его взгляд не остался без внимания Кена, который, перехватив его, тут же отвернулся.

Глава одиннадцатая

Выслушав князя Волконского, посланного Кутузовым с донесением, император Александр впал в расстройство, которое даже и не пытался скрыть от присутствовавших в тот момент в Зимнем дворце.

— И без его советов могу я решать, как должно действовать в такой ситуации, — досадуя на фельдмаршала, царь мерил шагами необъятную залу. — Не положу сил и самой жизни, буду вести кампанию до того дня, когда ни одного вражеского солдата не останется в моем царстве! И если решу, погонит Кутузов француза до самой Ла-Рошели. Так и передайте ему, князь: пусть исполняет свой долг и мои приказы.

Царь вспомнил, как принимал в начале сентября полковника Мишо — посланника Кутузова, что привез подтверждение и объяснение причин оставления Москвы. Полковник, между прочим, сообщил, что в армии менее всего желают уступок Наполеону, переговоров или, не дай бог, мира. Расчувствовавшись, император бросил тому: «Если судьбой и Промыслом Божьим предначертано роду моему не царствовать более на Престоле, то, истощив все усилия, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подписать стыд Моего Отечества».

Да, в те дни он, даже не обращаясь за советами к своим генералам, действительно принял для себя решение не вступать с Наполеоном в переговоры. Но как было тогда непросто сохранять твердость, коль скоро супостат сидел в Кремле, а действия Кутузова были для Александра не до конца объяснимы! Теперь же он понимал, насколько точно угадал тогда настроения в войсках, да и во всем русском народе, готовом терпеть любые лишения и беды, лишь бы изгнать врага из пределов России.

Оставление Москвы внесло расстройство в умы и не добавило решимости, но царская воля передалась подданным и переломила ход кампании.

Пройдясь немного по зале, Александр вернулся к Волконскому несколько смягченным.

— Просто дайте ему понять, князь, что мне, как государю, более известно, нежели ему. Он дело свое военное исправно знает, а политическими вопросами пущай не утруждает себя. Да и гордиться ему пока нечем. Что намерен он делать, окопавшись в Тарутино?

— Государь, Тарутинский маневр Кутузова ваши генералы считают верным. Французская армия, уйдя из Москвы, безуспешно пытается вынудить нас дать еще одно генеральное сражение, но мы…

— Но мы, то есть я, — вновь раздраженно заметил Александр, — избегаем его. Выходит, что прячемся, боимся Наполеона?

— Если только Вы разрешите мне, Ваше Величество…

— Говорите смело. Я хочу, я требую, чтобы мои люди не скрывали от меня ничего.

— Большую битву мы можем на этот раз не выиграть. У мсье Бонапарта внушительный перевес в силе. Зато, расположившись под Тарутино, мы не даем его фуражирам добывать провиант, и он вынужден искать его там, где французская армия все успела опустошить. Французов беспокоят наши отряды, что действуют у них в тылу. Наконец, Ваше Величество, скоро наступят холода, а где неприятелю найти зимние квартиры, коль сильно пострадавшая от пожаров Москва оставлена? Бонапарту сейчас, как никогда, нужны большой бой или перемирие. Тарутинское сидение… волей Вашего Императорского Величества, возможно, являет собой начало конца русского похода Наполеона.

Император внимательно слушал Волконского. В зале было тихо, ни одного звука города не доносилось сюда. Было слышно только потрескивание дров в огромном камине.

— Есть еще политика, князь, — прошептал царь. — Поражение Наполеона — дело почти решенное. Но туманом покрыто, что пожнет его главный победитель и кто будет этим победителем. Для кого мы таскаем каштаны из огня? Не для Англии ли? Наполеон, поступивший подло, предавший нашу дружбу, все же ближе нам, чем Британская корона.

Волконский лишь склонил голову вроде бы в знак понимания, не смея поддержать, а тем более развить странные и непостижимые мысли самодержца.

«Наполеон ближе?» — вопрошал про себя Волконский. Князь был явно обескуражен, ибо преступления французов никак нельзя было увязать с возможностью даже думать о дружбе с Францией и ее коварным властителем.