Французская демократическая миссия в Европе и ее конец

Эта мировая война велась со стороны Франции как мировоззренческая борьба за демократию и против абсолютизма монархических государств. Здесь открылся арсенал революционной идеологии 1789г., а немецкий противник представлялся политически отсталым. Два главных принципа противостояли в борьбе друг другу: деспотическая форма господства, чьими носителями всё еще были Гогенцоллерны, Габсбурги и турки, и демократическая конституция, которая представлялась идеалом человеческой цивилизации в XX веке. Свержение монархии и введение демократической конституции в Германии относилось к главным целям Франции. После войны должна была образоваться новая демократическая Европа, в которой Франция, как производитель и образец демократии для мира, оставляла за собой право играть главную интеллектуальную и моральную роль. Исход войны показал, что эти ожидания подтверждались. Исчез ряд монархий, и демократия стала авторитетным принципом нового порядка Европы. При господстве Франции «интернационал демократий» должен был сменить «интернационал тронов».

В дальнейшем, однако, повсюду в системе союза народов обнаружился отказ от высшего положения французско-демократического миропорядка. Выявилась неспособность демократической системы эффективно решить политические и социальные проблемы средних и малых государств Средне- и Юго-Восточной Европы. Демократический парламентаризм с его множеством партий угрожал национальному единству народов. Власть не доходила до народа, но – только до малого слоя профессиональных политиков, духовно зависимых от Франции, не испытывая необходимости по-настоящему понимать свой народ. Результатом французской идеологии были постоянные раздоры в Европе. Чехословакия стала для демократии «сверхшвейцарией». Но из-за своей неспособности удовлетворительно решить требования национальностей демократическая идея мира потерпела фиаско, что особенно убедительно прошло перед глазами мира. Одновременно было разрушено духовное монопольное положение Франции, в которое до сих пор верили, и согласно которому ее политическая идея должна была указать путь в будущее для всей Европы.

Фашистская Италия и национал-социалистическая Германия владели сознанием того, что эти проблемы не могли быть решены формами демократической конституции. Духовное ослабление внешнеполитической силы демократии соответствовало все яснее становившимся дипломатическим неудачам Франции и ухудшению ее международного положения. Во французских работах мы встречаемся с тех пор со всеми типичными симптомами общего духовного кризиса и попытками искать виновников, препятствующих ее развитию. Военные, политики и дипломаты возлагают друг на друга ответственность. В действительности обнаруживается, что у Франции не хватало идей, чтобы плодотворно и твердо проводить внешнюю политику. Идеи 1789г. больше не в состоянии были проявить свою силу, тогда как Германия принесла новое мировоззрение, шаг за шагом разрывая оковы Версальского договора, и с присоединением Восточной марки /Пруссии – И.Б./, Судетской области и Чехословакии раз за разом добивалась успеха.

Демократическая система внешне достигла наивысшего развития после мировой войны /имеется в виду 1914-18гг. – И.Б./. После «победы» в мировой войне Франция верила, что со своей демократией она законным образом овладела духовной платформой на все времена. Поэтому понятно, что Франция заняла позицию против вновь возникшего национал-социалистического порядка в Германии. Она сразу представила Германию абсолютным противником и передислоцировала на это всю силу своей аргументации. Франция нуждалась в противнике своей демократической миссии для поддержания и оправдания своего положения в мире, что было теперь ее фундаментальным принципом. Так становилось ясно, что представляет собой новая Германия в полностью определенной, абсолютной характеристике, и что в ходе развития ее идей она не вмещается и не может быть искусственно втиснута в схему «демократия против абсолютизма». Французская наука совершала решительную подготовку к тому, чтобы только с военным поражением противника быть готовой принять на себя эту роль. Тот, кто сравнит это теоретическое новаторство с формулировками ее военной пропаганды, может констатировать удивительное сходство между ними.