Французская няня

Человек научился сдерживать огонь и рассчитывать его действие. А ветер непостоянен, его сила неизвестна, его ярость непредсказуема, и в этой неопределенности кроется поэзия парусников. Это как человеческая жизнь с ее неуверенностью, страхами, чаяниями, обманчивым весельем; но когда судьба вдруг меняется, когда попутный ветер дует в корму — с каким ликованием его приветствуют, с какой радостью весь экипаж отдается во власть этому дуновению жизни и надежды!

Вчера я провела добрую половину ночи на палубе, в гамаке, омываемая лунным светом, под звездным небосводом. Паруса были подняты, легкий теплый ветерок едва касался поверхности воды. Корабль плавно скользил по волнам, разрезая носом воду, которая что-то нашептывала и обращалась в белоснежную пену, оставляя позади длинный светлый след.

Мы с Тусси тоже весь вчерашний день качались в гамаке, убаюканные мерным колыханием волн.

Еще совсем немного, и мы прибудем на Кубу. Через неделю после того, как мы сошли с «Фанни Эльслер» в порту Нью-Йорка, мы пересели на этот прекрасный фрегат с большими белыми парусами. Мы простились с Анжеликой и Максимильеном, которые вместе с родителями остались в Соединенных Штатах, а Пьер Донадье вместе с нами поднялся на борт «Кристобаля Колона».

Когда Селин — она больше не хочет, чтобы мы называли ее «мадам», — еще возле английских берегов спросила, куда он направляется, мой друг пожал плечами и ответил: «Как можно дальше от Европы».

За эти последние семь лет Пьер Донадье переезжал из Франции в Швейцарию, Испанию, Англию; его преследовала полиция всех стран: его подозревали, на него доносили, его предавали собственные товарищи по борьбе. Он был заточен в тюрьму, но бежал; был приговорен к ссылке на Диабль — Чертов остров, — но перепилил кандалы и бросился в воду за минуту до того, как берег Марселя скрылся из виду. И все это — из-за его воззваний против тиранов, из-за идеалов, которые были так дороги и Гражданину Маркизу.

Сегодня прекрасный день. Вчера мы обогнули Багамскую отмель и теперь плывем вдоль берегов Кубы. Как бы понравилось Гражданину Маркизу это путешествие! Помню, что однажды к уроку испанского языка он велел нам выучить наизусть письмо, которое Христофор Колумб написал в 1492 году королю Фердинанду и королеве Изабелле:

Всевозможные пальмы разнообразной формы, самые высокие и прекрасные, какие я когда-либо встречал, и множество иных высоких и зеленых деревьев; птицы с разноцветным оперением и природная растительность придают этой стране, Ваши высочества, такую дивную красоту, что она превосходит все остальное по изяществу и привлекательности, как день превосходит ночь. Я настолько поражен этой великой красотой, что мне не хватает слов для ее описания.

Спокойное море сверкает, как россыпь алмазов. Десятки дельфинов окружают фрегат и сопровождают наше путешествие своими веселыми играми. Какие-то рыбы с серебряными крыльями и перламутровыми телами вылетают из воды и падают на палубу нашего корабля.

Олимпия внизу, в каюте, собирает вещи. Когда мы в Гаване сойдем с корабля, она поедет вместе с нами на восток, но не до Сантьяго, как мы. Она направится в Байямо вместе с молодым патриотом Карлосом Мануэлем де Сеспедесом: он возвращается из Испании навестить семью и пригласил Олимпию на свою ферму в Демахагуа. Их представил друг другу на причале в Нью-Йорке Пьер Донадье, который познакомился с молодым кубинцем в Испании и считает его способным на великие свершения в деле освобождения его родины. Олимпию захватили и потрясли слова Карлоса Мануэля, которые он повторяет при каждом удобном случае: «Товарищи, власть Испании одряхлела, ее сожрали черви, и если она до сих пор кажется нам великой и сильной, то только потому, что в течение трех веков мы смотрели на нее, стоя на коленях. Давайте выпрямимся в полный рост!»