Французская няня

Прошло три года, а супругам так и не удалось обрести хоть немного согласия, любви и взаимного уважения, они по-прежнему выносили друг друга с трудом. Молодого мужа никогда не бывало дома: если он не объезжал плантации, то проводил время в городских кафе, пил, курил и постепенно проигрывал в карты то самое приданое, из-за которого чувствовал себя обманутым. Так продолжалось до тех пор, пока молодой креол, с которым Рочестер обращался с аристократическим презрением и обвинял в карточном шулерстве, не бросил ему в лицо отместки ради, что у его жены связь с мулатом. Да, да, с тем самым темнокожим молодым человеком с курчавыми волосами, который, стоя сейчас посреди кафе, декламирует стихи о любви.

Оскорбленный, потерявший разум от ярости, молодой Рочестер поднял плетку и ударил по лицу — нет, не своего недоброжелателя, а неизвестного поэта, разбив ему губы и ранив глаз. Потом ринулся домой и набросился на жену, упрекая ее в измене, в том, что она опозорила его, своего мужа. Чтобы белая женщина испытывала нежные чувства к темнокожему — это неслыханно, непристойно, это оскорбляет приличия, нравственность и здравый смысл. Лишь повредившись в уме, можно пасть так низко. Берта выслушала его с презрительным спокойствием. Но когда услышала о том, как муж покарал недостойного соперника, она тоже пришла в бешенство, выхватила у него из рук плетку и ударила по лицу.

Этот удар все и погубил. Три дня спустя Рочестер сел вместе с ней на корабль, направлявшийся в Англию, он держал ее взаперти в каюте в продолжение всего плавания, привез в Торнфильд и заживо замуровал в комнатке третьего этажа. Он сообщил о ней — но не о том, кто она на самом деле, — только доктору Картеру и сиделке, которым платил и за работу, и за молчание. Отец и старший брат тем временем умерли, никому не рассказав о его браке, и молодой Эдвард унаследовал титул, владения и право быть полным хозяином на своих землях.

Слезы, мольбы, обещания жены уйти в монастырь, если он позволит ей вернуться на Ямайку, — все было бесполезно. Из ее семьи только брат Ричард пытался заступиться за нее, но безрезультатно.

3

Мадам Селин трясло, когда она слушала рассказ об этом чудовищном насилии. Она говорила, что ей повезло, потому что месье Эдуар никогда не поднимал на нее руку — может быть, страшась крестного. Повезло, что ее брак с англичанином оказался недействительным и его так легко было разорвать. Повезло, что у нее есть такие друзья, как я, Тусси и Олимпия, которые вырвали Адель из рук этого бессердечного человека и вернули ей.

Хотя в Поммельере Берта была окружена всей любовью и заботой, на какую мы были способны, теперь, вновь обретя память, она страшно тосковала по своей родине. Мы объяснили ей, что на Ямайке уже семь лет как отменили рабство, поскольку это — английская колония. Мадам Женевьева, используя свои многочисленные знакомства, выяснила, что за те одиннадцать лет, что Берта провела в заточении, ее родители умерли и из всей семьи остался только ее брат Ричард, который перебрался поближе к Европе, на остров Мадейра. Томас Вудраф печатался в местной газете, он потерял один глаз, был женат на черной девушке, у них родилось пятеро детей, а теперь он овдовел.

— Если бы у меня было достаточно денег, чтобы оплатить такое далекое путешествие и жить независимо, я бы вернулась туда и встретилась с ним, — говорила Агнес Присцилла с грустью. Она очень изменилась за эти годы, и с этим новым именем никто из обитателей Спаниш-Тауна не смог бы ее узнать.

К нашему большому удивлению, Тусси, который до этой минуты никоим образом не проявлял тоски по родине, вдруг заразился от разговоров и воздыханий бывшей узницы. Он начал вспоминать много всего из своего детства на плантации, мадемуазель Атенаис, а главное, сестренку, которую оставил на Кубе в хижине, где жили рабы месье Дешатра Лакруа.

— Ей сейчас примерно двадцать один год, если она еще жива, — вздыхал он. — Будь я богат, я мог бы вернуться и выкупить ее.

Проклятые деньги! Ни у Туссена, ни у Агнес Присциллы, ни у меня не было никаких доходов, а мы с Туссеном были еще настолько молоды, что могли бы зарабатывать себе на жизнь, только нанявшись к кому-нибудь прислугой. Но эту работу мы уже опробовали, пусть и не по своему желанию, и это было не то занятие, о котором мы мечтали в будущем.

В настоящее время мы, так же как и Агнес Присцилла, зависели от щедрости мадам Селин.

Но она и на этот раз оказалась на высоте.