Французская няня

Туссен слушал не перебивая. Его никогда не просили читать, потому что его глаза и руки были заняты другим: по просьбе Селин он писал ее портрет маслом.

Еще до появления в доме Софи он сделал дюжину набросков углем и теперь работал на холсте шпателем и кистями. Он не следовал с точностью рисунку, писал широкими размытыми мазками.

— Я предпочитаю стиль Делакруа, — пояснил он Софи.

Девочка смиренно призналась, что ни имя художника, ни его произведения ей неизвестны.

— Как же так! — изумился Туссен. — Ведь этот художник написал прекрасную картину, прославившую «Три славных дня» и новых героев Франции — тех, которые пали на баррикадах. Может быть, на этой картине есть и твой отец.

— Правда? — недоверчиво спросила Софи.

— Может быть. Когда будет выставка его работ, я обязательно тебя свожу, — пообещала Селин.

Познания Софи об изобразительном искусстве ограничивались до сих пор рисунками в газетах и прославившими город Эпиналь наивными картинками, которыми торговали лоточники на ярмарках Монмартра. Только здесь, на стенах дома на бульваре Капуцинов, девочка впервые увидела множество «настоящих» картин в золоченых рамах, украшенных виньетками и завитками. Картины были яркие и красочные: пейзажи или мифологические сцены, портреты девиц в платьях с высокой талией, какая была в моде во времена Наполеоновской империи. Софи могла разглядывать их часами.

— Так пишут Энгр или Давид. Но мне больше по душе Делакруа, — повторял Туссен.

В спальнях второго этажа висело несколько портретов Селин в вечернем платье и даже портрет Адели в чепчике с воланами вокруг кругленького личика. Но во всем доме не было ни одной картины и даже ни одного рисунка сепией или углем с изображением месье Эдуара.

— Почему так? — с удивлением спросила Софи.

— Вероятно, когда он по утрам бреется и видит себя в зеркале, его отражение ему не по душе, — насмешливо отвечал Туссен. — Сколько я его помню, он никогда никому не позволял писать свой портрет — отказывал наотрез. Мадам очень хочется иметь хотя бы миниатюру с его изображением, чтобы хранить в медальоне. Она много раз просила его попозировать мне или какому-нибудь известному художнику. Но он и слушать не желает. Говорит, нет у него терпения сидеть часами неподвижно перед каким-то мазилой. Но возможно, терпение и ни при чем. Однажды он увидел, как я тихонько пытаюсь набросать его профиль, и так взъярился, будто я украл у него драгоценность или запятнал его честь. Он выхватил листок у меня из рук, разорвал на мелкие клочки и бросил в огонь.

Иногда Селин тоже надоедало сидеть неподвижно. Она начинала качать головой или чесать нос, и это было знаком, что позирование окончено.

— Убери кисти, Тусси, и вымой руки. Давай споем Софи дуэт из «Волшебной флейты» Моцарта.

Они спускались вниз, в зал. Селин садилась за рояль, мальчик становился у нее за спиной, чтобы читать ноты, и они пели. Софи слушала и удивлялась странному эффекту, который производила на нее музыка: печаль и удовольствие смешивались неведомым образом, отчего комок вставал в горле и слезы выступали на глазах. Но ей хотелось, чтобы пение продолжалось, как в сказке про жаждущего, который чем больше пил, тем больше мучился жаждой.

9

На пятый день пребывания Софи в доме на бульваре Капуцинов в дверь для поставщиков постучалась пожилая женщина и попросила разрешения поговорить с мадам от имени месье Фелисьена. Софи, оказавшаяся поблизости, от одного этого имени похолодела. Но, сделав над собой усилие, она не двинулась с места — осталась стоять за большим бельевым шкафом: она хотела слышать все, что скажет эта женщина. Селин, спустившись в изящном домашнем платье, строгим тоном сообщила, что не получила дюжину обещанных сорочек.

— Простите моего брата! — взмолилась посетительница. — Фелисьен не виноват. Нынче никому нельзя доверять! Фелисьен отдал ткань опытной швее, услугами которой он уже не раз пользовался. А когда я пошла забирать работу, узнала, что эта несчастная съехала накануне и унесла с собой прекрасную ткань, которую ей доверили в работу. Проклятая воровка! И никто в доме не может дать ее адрес. Вы уж не гневайтесь на моего брата…

— Почему он послал вас, а не пришел сам, как обычно? — прервала ее Селин.

— Да он уж три недели как не встает: поскользнулся на льду, сломал ногу. Вот и отправил меня вчера за дюжиной сорочек — а их-то и нет. Он спрашивает, нужны ли они вам по-прежнему. У него есть другая прекрасная швея, она справится с работой за пять дней.

— Нет, благодарю. Передайте эти пять франков месье Фелисьену за ткань…

— За какую ткань?..

— За ту, которая, как вы утверждаете, была у него украдена. И передайте ему, что больше его услуги не понадобятся. У меня новый поставщик. До свидания.

Женщина ушла, растерянная и разочарованная. Софи вышла из своего укрытия и воскликнула с негодованием:

— Какая лгунья! Привратница наверняка сказала ей, что мама умерла. Если на то пошло, то мадам Анно могла обвинить в воровстве меня… хотя деньги, что вы дали мне за сорочки, она сама и забрала!