— Не волнуйся, — улыбнулась Селин. — Нам не нужно решать сию минуту, чем ты будешь заниматься, когда вырастешь. Но раз ты такая прилежная читательница и уже столько всего знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты по крайней мере до двенадцати лет ходила в школу. Ведь твои родители этого и желали, или я ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — согласилась Софи, изо всех сил стараясь поверить, что это правда. — А что скажет месье Эдуар? — спросила она с тревогой.
— О, он ничего не будет знать! Он доверил мне вести дом, и, если все идет гладко, а я трачу не слишком много и не жалуюсь, его совсем не заботит, чем занимаются слуги. Кроме того, он часто уезжает по своим делам; время от времени он ездит в Англию приглядеть за своими владениями и остается там на несколько недель. Ты думаешь, он знает, что месье Жоливе вовсе не куафёр, который приходит завивать мне локоны, как мы с Лизеттой всегда объясняем, а учитель танцев? Что в самой большой комнате на верхнем этаже я приказала поставить фортепьяно, повесить зеркало и прикрепить к стене станок, чтобы продолжать ежедневно заниматься танцами? И что Туссен каждое утро отправляется на Левый берег в школу Гражданина Маркиза? Эдуар убежден, что мой маленький черный раб проводит все время в прихожей, открывая дверь посетителям. Что он выходит очень редко, и только когда я посылаю его с каким-то поручением. Главное, что благородным господам — неважно, англичане они или французы — неинтересно знать, чем занимаются в течение дня их слуги: лишь бы ухаживали за хозяевами и обслуживали их как следует.
— А если он вдруг узнает, что вы нас обоих отправили в школу? — спросила Софи.
— Скажу, что уступила прихоти моего крестного. Что это педагогический эксперимент и что я не смогла отказать в помощи этому старому чудаку. Видишь ли, зная, что я многим обязана крестному, Эдуар надеется, что Гражданин Маркиз не забудет меня и в завещании. Поэтому, если я скажу, что не хотела огорчать крестного отказом, муж вынужден будет смириться.
6
Каминные часы пробили двенадцать, и тотчас на лестнице послышались шаги Соланж и крики Адели: няня и младенец возвращались с прогулки.
— Маленькая обжора требует свой обед, — рассмеялась Селин и пошла к двери. У Адели были красные от мороза щечки.
— Там снова снегопад, мадам, — сказала нянька и добавила: — Пришла портниха. Проводить ее к вам?
— Чуть позже, Соланж, — когда я покормлю малышку. Пока что отведи ее в швейную и предложи попить чего-нибудь горячего.
Пока Адель ела, Селин продолжала говорить с Софи.
— Я попрошу ее сшить тебе два других зимних платья и еще несколько более легких, пальто и легкую накидку, чтобы ты могла ходить прилично одетой. Гражданину Маркизу все равно, как одеваются его ученики, но я не хочу, чтобы ты носила одежду с чужого плеча.
Тут Софи не сдержалась и задала вопрос, который давно уже вертелся у нее на языке:
— Кто такой этот Гражданин Маркиз? Почему вы его так называете?
— Я думала, ты поняла! Это мой крестный, месье Филарет Арно Бофор, маркиз де ла Поммельер, старинный почитатель моей матери, верный друг и благодетель моих родителей.
— Так он старик?!
Селин рассмеялась.
— На прошлой неделе мы отпраздновали его семидесятилетие. Но он здоров как бык, полон сил, а духом куда моложе многих двадцатилетних юношей. Попроси Туссена рассказать, как им весело вместе, какие они придумывают игры, шарады и шутки.
— А почему он не ладит с месье Эдуаром?
— Видишь ли, Софи, мой муж гордится тем, что он баронет, и считает монархию идеальным видом правления. А крестный — убежденный республиканец: он уверен, что аристократ ничем не лучше брадобрея или прачки, и совершенно не держится за свой титул маркиза. С юности он с большим воодушевлением поддерживал теории философов-просветителей, а в двадцать восемь лет принял участие в Великой революции на стороне народа, рядом с Дантоном и Робеспьером. И аристократы, против которых он выступал, заклеймили его предателем. Он, конечно, был не один такой! Но другие уже потом, во времена Империи, а затем Реставрации, отказались от свободы, равенства и братства и быстро вернули себе прежние привилегии. А мой крестный остался верен своим идеалам и продолжает утверждать, что просветители правы и что дворяне не по заслугам получили то, что имеют. Им просто повезло, что они родились в таких семьях.
— То же самое говорит и Фигаро, севильский цирюльник! — одобрительно сказала Софи и продекламировала, гордясь, что помнит наизусть:
«Вы дали себе труд родиться, только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки заурядный»[1]
.— Тебя водили в театр на комедию Бомарше? Быть может, ты даже слушала оперу Россини? — поразилась Селин.
— Я никогда не бывала в театре, — с сожалением вздохнула Софи. — Но в типографии, где работал мой отец, печатали «Женитьбу Фигаро», и Пьер Донадье приносил мне гранки, чтобы я читала родителям.