Французская няня

Туссен и Софи, хотя и проявляли большой интерес к вопросам, которые обсуждали взрослые, сразу после ужина прощались и уходили спать — ведь на другой день им надлежало присутствовать с ясной головой на уроках крестного, которые отныне проходили на первом этаже дома на бульваре Капуцинов.

Новая эпидемия холеры собрала обильный урожай и в бедных кварталах, и на бульварах, но чудом пощадила всех, кто жил под защитой Гражданина Маркиза.

Адель подрастала и каждый день удивляла взрослых необыкновенным воображением, наблюдательностью и живостью ума. Крестный звал ее маленьким философом. Но самой замечательной ее чертой была склонность фантазировать и наделять жизнью, душой и чувствами обычные предметы. Она разговаривала не только с куклами, с портретом матери в медальоне, который носила на шее, с козочкой Джали, с птицами и садовыми муравьями, но и с кастрюлями на кухне и сапогами Туссена, со ступеньками, газовыми фонарями и с водой Сены.

Окруженная любовью и всеобщим вниманием, Адель легко могла бы сделаться маленьким деспотом, если бы Гражданин Маркиз не призвал ее мать, прислугу и своих учеников выполнять обязанности взрослых по отношению к ребенку — не убедил бы Селин внушить дочери такое же уважение к окружающим, с каким они сами относились к ней.

Девочка считала Туссена и Софи своими старшими братом и сестрой, Селин тоже называла их своими взрослыми приемными детьми.

Туссен рос, и у него начал ломаться голос. Он стал высоким стройным юношей, но, в отличие от Мориса и Максимильена, долговязых и покрытых прыщами, сохранил свою шелковистую кожу и гармоничность движений, что дало повод Анжелике сказать однажды: «Ты как пантера из черного бархата. Мне бы хотелось написать твой портрет: ты среди непролазных джунглей, склоненный над спящей цыганкой».

С каким огорчением Софи наблюдала, как постепенно распадается компания учеников Гражданина Маркиза!

Первой оставила школу Олимпия. Когда ей исполнилось восемнадцать, бабушка Олимпии заявила, что настало время ее внучке совершить Grand Tour — великое путешествие по странам Европы, частично Малой Азии и Северной Африки, которое подобало совершать каждому дворянину в сопровождении гувернера. И если отпрыски мужского пола самых богатых семейств его совершают, то, заявила мадам Женевьева Сулиньяк, почему и девушкам не делать то же самое? В том же самом году, будто в ответ на ее слова, Теофиль Готье, писатель с меровингскими локонами до пояса, который во времена битвы за «Эрнани» носил алый жилет, опубликовал свой первый роман «Мадемуазель де Мопен», в котором рассказал, к возмущению добропорядочных буржуа и святош, о приключениях певицы, в действительности жившей во времена Короля-Солнца, Мадлен д’Обиньи, которая любила одеваться в мужскую одежду, скакать верхом, биться на дуэлях и влюблять в себя мужчин и женщин. В сопровождение Олимпии вместо гувернера бабушка выбрала вдову-англичанку лет тридцати, прославившуюся тем, что совершила с мужем рискованное путешествие в Тибет. Само собой разумеется, путешествовала она в мужской одежде.

Прощаясь с подругой, маленький Антуан плакал.

— Ты забудешь меня, гражданка. Обещай, что не выйдешь замуж, пока мне не исполнится шестнадцать.

Олимпия не смогла сдержать обещание, но, как с грустью думала Софи, не по своей вине. Антуану так и не исполнилось шестнадцати. Ему было девять, когда отец заставил его работать слишком близко к печи, Антуан упал туда и получил тяжелейшие ожоги. Спасти его не удалось — даже при помощи дорогостоящих мазей, которые Гражданин Маркиз заказал для него в Константинополе и которые каждый день лично ходил накладывать на воспаленные раны мальчика.

Затем ушла Полина, тоже жертва эгоизма родных, пусть и не столь жестокого. Мать, в надежде обеспечить дочери благополучие и защиту, вышла замуж за владельца трактира, посещаемого студентами Сорбонны. Однако отчим, едва получив в руки бразды правления, заявил, что нет ничего глупее, чем тратить время на учебу, когда девочка в двенадцать лет прекрасно может обслуживать посетителей за столами.

Возражения и уговоры Гражданина Маркиза, отличные результаты Полины в учебе ничего не изменили.

— Девчонка и так уже вообразила о себе невесть что. Надо немедленно поставить ее на место, прежде чем она совершит какую-нибудь глупость, — заявил отчим. И чтобы поставить ее на место как следует, он отправил падчерицу мыть посуду и кастрюли на заднем дворе.

Софи рыдала от ярости и обещала Полине навещать ее каждое воскресенье, но в первый же раз дорогу ей преградил отчим, встав на пороге.

— Она только время из-за вас потеряет. Вы барышня из хорошей семьи и можете позволить себе роскошь капризничать, а моя падчерица должна зарабатывать себе на хлеб. Между вами нет ничего общего. Вот и идите своей дорогой.