Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

Основной же пафос доноса направлен против другого интереснейшего персонажа той эпохи, а именно шевалье де Бертона, которого (как это упоминал и Сент-Илер в беседах с Лави предыдущей осенью) предполагалось направить в Россию в качестве дипломатического представителя. Луи Франсуа де Бертон, один из придворных служителей относительно невысокого ранга (Maître d’hotel du Roy), заведовал обслуживанием и питанием царя и его свиты в Париже. Примечательно, что такой пристрастный комментатор, как герцог де Сен-Симон, в своих известных мемуарах описывает его весьма положительно: Вертон-де «был весьма неглуп: принадлежал к неплохому обществу, знал толк в хорошей еде и был любителем игры; он организовал в таком порядке услужение царю и сумел так вести себя, что царь проникся к нему исключительной приязнью, равно как и вся его свита»{273}. Приязнь эта распространялась так далеко, что царь не только наградил Бертона при отъезде, но и пожелал видеть его французским дипломатическим представителем в России.

В описании Гийе, однако, Бертон предстает аморальным, распущенным типом, чуть ли не уголовником: очевидно, что такой человек не должен быть принят при царском дворе. Хотя на самом деле Бертон происходил из хорошего нормандского дворянского рода, Гийе уверяет, что это-де «простолюдин по рождению, который провел первые годы по появлению в большом свете в гадких интригах, получая помощь от неких публичных девиц»; в его послужном списке подлоги, мошенничество, суд. Более того, «не удовольствовавшись соблазнением в Англии одной девицы, [Бертон] изготовил дубликат ключей от ее тайника и украл у нее, пока она спала, ценностей из золота и серебра на сумму в десять тысяч гиней». Бертон и Сент-Илер были якобы партнерами по созданию мошеннической компании для торговли с Россией, инвестировать в которую они уговорили некую вдову из Руана: как мы помним, в своей объяснительной французскому правительству Сент-Илер также поминал руанских купцов. По словам доносителя, «она дала им денег на покупку вин и водок для Санкт-Петербурга, но я не знаю, чем это дело закончилось» (уж не эти ли вина и водки продал Сент-Илер в Стокгольме в 1720 г., к возмущению шведских торговцев?). Все эти обстоятельства, пишет Гийе, не могли не быть известны и Шлейницу, так что, намекает он, «у него, должно быть, были свои резоны» не сообщать о них царю. Как оказывается далее, «господин барон фон Шлейниц оказывал им покровительство, получая обещанную ими для него долю в барыше».

Что за человек был шевалье де Гийе, разоблачающий в доносе Сент-Илера и всю честную кампанию, мы не знаем — но характерно, что не знал об этом, похоже, и сам принявший его на службу Петр! Лишь несколько лет спустя, в 1723 г., Петр приказал своему новому представителю в Париже кн. А.Б. Куракину «осведомится о шевалье Гилерсе, какого он состояния человек, и может ли за агента <...> дела здесь во Франции управлять, и протчее»{274}. Подобная ситуация, когда правительство не обладало достаточной информацией о представлявшем ее агенте, была, надо сказать, не уникальной. Например, несколькими годами ранее граф Тулузский поручал французскому послу в Голландии собрать сведения об Анри Лави, поскольку «Совет совершенно не знает этого человека и желает знать, является ли его поведение достойным, довольны ли им в Петербурге и является ли его пребывание там необходимым». В данном случае «незнание» было связано и с тем, что наем агентов и обмен информацией осуществлялись во многом через неофициальные каналы: поскольку Лави был назначен Поншартреном, он не принадлежал к числу клиентов нынешних руководителей Совета морского флота, а значит, и был незнаком им. Собирать информацию о Лави предполагалось не где-нибудь, а в окружении российского посла в Гааге кн. Б.И. Куракина, который, надо сказать, дал о нем вполне положительные отзывы{275}.

В случае с Гийе, наведя справки, кн. А.Б. Куракин сообщал, что «оной Галиерс есть человек зело ниской кондиции, и здесь нихто его почитай не знает, и затем подлинного ведения о состоянии его ни от кого не мог получить». Дело выглядит так, будто шевалье де Гийе был еще одним авантюристом-самозванцем на русской службе, сродни обличаемым им Сент-Илеру и Бертону. Вполне может быть, что так оно и было, но и сообщение Куракина также следует воспринимать критически: в нем явно читаются нотки профессиональной конкуренции — уж молодому послу-то точно не нужны были во Франции никакие агенты, которые соперничали бы с ним в качестве поставщиков информации из этой страны. «А что принадлежит для употребления его к каким делам Вашего величества здесь во Франции, и в том как воля Вашего величества есть, — писал Куракин-младший царю, — но я чаю что нужды великой в нем не будет, понеже и протчие потенции здесь агентов нихто не имеют». Вполне предсказуемо, как признавался сам князь, он «Гилиерсу сначала приезду его сюда объявил, чтоб он до указу Вашего величества ни в какие дела не вмешался»{276}.