Французское наследство

За разговором они прошли половину города – по питерским меркам, крошечного – и оказались в парикмахерской. Тут их встретили целых три приятельницы Таняши – пожилая дама и две молоденькие. Стреляя глазами в Янину сторону, девчонки начали, как и Клоди, что-то быстро лопотать, смешно жестикулируя.

Представив им родственницу, Таняша уселась в кресло. Пожилая тут же набросила ей на плечи накидку, что-то сказала, наклонившись, и вопросительно посмотрела в сторону Яны.

– Не хочешь со мной? – спросила Таняша.

– Нет, что вы! – замахала руками Яна, но дама кивнула девчонкам, и те подхватили русскую гостью под руки. Не успела она сообразить, что происходит, как оказалась в кресле, запеленутая в черную накидку.

Дальнейшее было привычным и странным одновременно. Манипуляции с волосами она переживала не раз, правда, обычно дело ограничивалось отрезанием секущихся кончиков и подравниванием челки. Сейчас, судя по всему, затевалось нечто гораздо более серьезное. Что именно, она не понимала и, растеряв от неожиданности весь словарный запас, не смогла уточнить. Кроме того, одна из девушек легонько коснулась век, и Яна догадалась, что ее просят закрыть глаза.

Ну что ж, это даже интересно. Во всяком случае, безопаснее для здоровья.

Ну, побреют ее наголо! Да и фиг с ним!

Как только она смежила веки, напряжение вдруг исчезло, и, откуда ни возьмись, накатила такая истома, что Яна почти сразу заснула. Прямо сидя в кресле. Удобное, кстати, креслице.

А вот сон был странным до невозможности.

Она увидела перед собой комнату, тонущую во мраке. Освещенным оставался лишь заваленный бумагами стол, за которым сидел человек и что-то писал. Изображение было странно мутным, и Яна вдруг поняла, что видит мужчину сквозь пыльное стекло. Она хотела протереть его, но оказалось, что рук у нее нет, потому что она – книга и стоит в плотном ряду своих собратьев. Могла лишь смотреть на человека, который, закончив писать, сложил письмо, налил из круглой ложки на бумагу немного растопленного красного сургуча и приложил к нему медную печать на ручке из эбенового дерева. Откуда-то она знала, что печать медная, а сургуч красный, потому что письмо деловое.

Человек за столом был так поглощен своим занятием, что не заметил, как сзади к нему приблизился кто-то, закутанный в плащ. Вошедший поднял трость с железным наконечником и с силой ударил сидящего за столом по беззащитной голове. Брызнула кровь, и человек упал лицом прямо на запечатанное письмо. Яна хотела крикнуть, но рта у нее тоже не было. Каким образом, будучи книгой, стоящей на полке, она могла видеть происходящее, осмыслению не поддавалось, но во сне эта способность казалась вполне естественной.

От ужаса Яна вздрогнула и проснулась. Что за дурацкий сон! Никогда в жизни ей не снилось ничего подобного. Какой нелепый и пугающий сюжет. И не только сюжет. Все увиденное было настолько реальным, что ощущались даже теснота и запах соседних книг. Герои разыгравшейся перед ней сцены тоже были почти осязаемы. Ей даже показалось, что она где-то видела одного из них, и это был не убитый, а убийца. На краткий миг, когда он, совершив свое черное дело, повернулся, чтобы уйти, его озарил свет невидимой лампы или свечи, и Яна поняла, что лицо убийцы ей знакомо.

Она попыталась вспомнить, чье оно, и не смогла.

Может, в кино видела?

– Elle dort? – услышала она.

Спит? Разве она спит?

– Ну, взгляни же на себя наконец! – по-русски произнесла Таняша.

Яна открыла глаза и уставилась на незнакомую девушку в зеркале.

Боже! Что эти француженки с ней сделали?

Лучше бы побрили наголо!

Ужин по-провански

Плетясь за Таняшей обратной дорогой, Яна пыталась осмыслить произошедшие с ней перемены. Получалось плохо. Вообще не получалось. И все из-за стрижки и макияжа. Мама считала, что дочь должна выглядеть «соответственно своему внутреннему миру». В ее представлении «внутренний мир» Яны выражался в длинных, расчесанных на прямой пробор волосах, отсутствии косметики и томной бледности. Последняя, кстати, была природной, а все остальное тревожило Яну не слишком сильно. Маме нравится, и ладно.

«Выглядишь, как настоящая консерваторка!» – восклицала мама, поправляя на концертном платье кружевной воротничок.

Зачем она только закрыла глаза! Да еще храбрилась, дескать, наплевать, пусть хоть побреют!

Не побрили, конечно, но обстригли почти под корень. Да еще и в блондинку превратили! А брови? А губы? Самая молодая из мастеров все всплескивала ручками и восклицала:

– Super tatouage!

Татуаж – это, получается, навсегда?

Яна послюнявила палец, сильно потерла бровь и посмотрела. Не смывается!

Родители ее не узнают!

Она прошагала еще несколько метров и вдруг подумала, что реакция мамы с папой, в сущности, тревожит ее не слишком сильно. Просто привыкла на каждом шагу оглядываться на родителей. Но, если честно, ей давно пора жить своим умом! Так почему бы не начать?

Самое главное, нравится ли новый облик ей самой.

Это надо проверить! Жаль, что от неожиданности и страха она почти не рассмотрела себя в зеркале парикмахерской.