Французское наследство

– Помнится, ты говорила, что учишься на музыканта? – стараясь перекричать ветер, спросила, полуобернувшись, Таняша.

– Учусь, – подтвердила Яна.

– Отлично! Завтра шестое декабря. День Святого Николая!

– И что? – поинтересовалась Яна, предчувствуя недоброе.

– Клоди приглашает всех на праздник. Ее сын Николя как раз приехал в гости. Она хочет отметить его именины. Ты сыграешь.

Яна встала как вкопанная:

– Зачем?

– Твоя красота не может пропасть даром, вот зачем! Ты сыграешь, и все дамы передохнут от зависти, что ты не их невестка!

– Может, не надо? Я не репетировала.

– Пустяки! В ресторане отличный рояль. Ты и без репетиций произведешь фурор!

– Откуда ты знаешь?

– В тебе гены твоего прапрадеда Александра Шума. Ты просто не сможешь иначе!

– Он был музыкантом? – удивилась Яна.

– Концертирующим! И очень знаменитым! Хотя это было еще при царе.

Яна задумалась. Оказывается, она ничего не знает о своих предках и вообще о семье. Но почему? Что произошло такого, если у нее в голове сознательно создали информационный вакуум?

Интуиция подсказывала: дело не в том, что семья оказалась поделенной на две половины. В наши дни наличие родственников за границей позором не считается, как раз наоборот. Выходит, все дело в ссоре сестер? Не зря Таняша избегает разговора, а прощальное письмо бабушки Наташи так и лежит в чемодане. Вот будет прикол, если его придется обратно везти.

– Ты что, не слышишь?

Яна вздрогнула:

– Прости, задумалась.

– Я спросила, есть ли у тебя платье.

Есть ли у нее платье? Да целых два! В горошек и в цветочек! И джинсовая жилетка в придачу!

Ужас!

В полном смятении чувств Яна еле дотащилась до дома и, вскарабкавшись на второй этаж, прилегла. Разглядывать себя в зеркало ей совершенно расхотелось.

Странная все же эта Таняша. Суетится, радуется ее приезду, хочет всем похвастаться, а говорить о семье вроде и не собирается. Что за ерунда такая и как ее понимать?

Она собиралась еще немного подумать об этом, но снизу раздался радостный голос Таняши:

– Через десять минут омлет будет готов. Не опаздывай, а то упадет!

Кто упадет, омлет? Куда, интересно?

Кряхтя, Яна поднялась и, стараясь не глядеть на себя в зеркало, спустилась.

Внизу ее ждала огромная сковорода, на которой исходил паром пышный омлет, испещренный крохотными кусочками знаменитого перигорского трюфеля, штук десять тарелок со всевозможными нарезками и несколько бутылок вина.

Яна выдохнула.

– Начнем с розового, – объявила Таняша и хлопнула пробкой.

Первый тост был, конечно, за ее приезд, а следом началось священнодействие: поедание бесценного омлета.

Таняша была права насчет трюфелей на все сто. Это оказалось нечто совершенно невообразимое и волшебное на вкус! Яна так впечатлилась, что, не заметив, слопала почти всю сковородку. Впрочем, разыгравшийся аппетит можно было смело списать на вкуснейшее, не поддающееся описанию вино.

За розовым последовало красное, сначала молодое, затем выдержанное, после которого Яна потеряла счет выпитому.

Каждый бокал сопровождался не просто новым тостом – нельзя за это не выпить, детка! – но и подробнейшим экскурсом в мир прованских вин.

Наш аппелласьон, калейдоскопический букет, заутренний сбор, прямое прессование, сусло на мезге для rose надо настаивать un peu, иначе розовое станет красным, прочная структура, ассамбляж и округлость – это Яна еще усваивала, по крайней мере так ей казалось. Но уже через час способность восприятия снизилась почти до нуля, и она поняла, что стремительно пьянеет. Когда же Таняша стала расхваливать чей-то нос – кажется, все-таки вина, – Яна начала, что называется, выпадать в осадок.

Когда на следующий день она проснулась на маленьком кухонном диванчике, одетая в платье и туфли на босу ногу, то даже не удивилась.

Удивление вызывало другое – отсутствие головной боли. И это после такой небывалой пьянки!

Поднатужившись, она вспомнила, что, кажется, репетировала свое выступление на празднике Святого Николая. Для этого нарядилась и долго выстукивала на кухонном столе пассажи из Первой симфонии Чайковского. Не удовлетворившись собственным исполнением бессмертных творений Петра Ильича, она перешла на вальсы Шопена, а потом и вовсе на «Картинки с выставки». Модест Петрович удался лучше, особенно «Балет невылупившихся птенцов». На радостях они с Таняшей под аккомпанемент старого проигрывателя сплясали чарльстон, а под занавес – буги-вуги.

Дальнейшее выпало из головы напрочь.

Ну что ж, можно смело констатировать, что ужин по-провански удался.

Не успела она об этом подумать, как в кухню вошла бодрая Таняша и тут же деловито закопошилась у плиты.

– Если ты уже проснулась, детка, то поторопись. На завтрак у нас прованский тиан (ты же мечтала овощей поесть), тапенада (у нас отличные оливки, и паста из них совершенно бесподобна), айоли (это соус, моя дорогая), ну а на горячее – доб (рагу по-провански, пальчики оближешь!). Да, и сегодня у нас наконец свежие бриоши! Немножко перекусим.

– Немножко? Я не ослышалась? Да я умру еще на тапенаде! – не выдержала Яна.

Таняша так и покатилась со смеху: