– Вот она… – тут она снова указала на меня, – ей всё известно! Их няню зовут Гезина Волькенштайн, а Гезине Волькенштайн принадлежит чёрный магазин в Ястребином переулке. Сходите туда – сами увидите. По ночам из магазина доносится плач исчезнувших детей.
Полицейская, которую звали фрау Шнайдер, перестала улыбаться. Она строго посмотрела Зое прямо в глаза:
– Девочка, ты ведь понимаешь, что выдвинула очень серьёзные обвинения? Конечно, мы всё проверим. Но помни: всегда надо говорить только правду. Нельзя безосновательно обвинять других.
Зое уставилась на полицейскую, раскрыв рот.
– Так, значит, вы мне не верите? – спросила она со слезами в голосе. – Клянусь, я говорю правду! Да вы других спросите!
Миловидная фрау Май положила руку мне на плечо, наклонилась к моему уху и тихо спросила:
– Это верно – то, что сейчас сказала твоя одноклассница? Может быть, тебе всё-таки известно что-то о Себастиане Шнемилхе? Тогда ты должна нам это рассказать. Всё может быть важно, даже если тебе так не кажется.
«В кино это тот самый момент, когда комиссар достаёт визитную карточку из кармана», – подумала я.
– Но я и правда не знаю, где Себастиан, – услышала я свой голос.
Симпатичная фрау Май достала визитную карточку и протянула мне:
– Если вдруг что-нибудь вспомнишь, Мерле, сразу мне позвони.
Чёрный магазин
Теперь, когда Себастиан Шнемилх исчез, все нас ещё больше сторонились. Словно мы были заразные.
Мама рассказывала, как в пять лет болела скарлатиной. Тогда эта болезнь считалась очень заразной. Язык становился малиновым, и приходилось выдерживать карантин, вспоминала мама. Целых шесть недель! Прежде чем войти в палату, медсёстры и врачи надевали защитные маски и резиновые перчатки, а снаружи, за толстым стеклом, каждый вечер стояли бабушка и дедушка и корчили смешные рожицы, чтобы повеселить маму. Шесть недель, так мама рассказывала.
– Это самое ужасное событие в моём детстве!
– Но ведь ты сама работаешь в больнице! – покачал головой Мориц. – Я тебя не понимаю.
– Ну, может быть, именно поэтому, – отвечала мама. – Хочу помочь людям, которым так одиноко на больничной койке. Уж я-то знаю, каково им.
И вот теперь такое же толстое стекло отделяло нас от всех остальных – с тех пор, как исчез Себастиан Шнемилх. Но только за этим стеклом никто не стоял, никто не хотел нас с Морицем поддержать. Я с самого начала понимала, что мама совершила огромную ошибку, пригласив к нам Гезину Волькенштайн. В школе только и говорили, что про нашу няню. Зое Зоденкамп следила, чтобы пламя слухов не потухло, и снова и снова раздувала огонь.
Она утверждала, что видела в кабинете директора плачущую маму Себастиана.
Рассказывала, что в парке нашли спортивную сумку с ученическим билетом и кошельком Себастиана.
– А в кошельке – пятьсот евро! – шипела Зое. – Только представьте, там было пятьсот евро! Себастиан взял их вечером из кассы магазина. Да разве кто теряет просто так спортивные сумки с пятьюстами евро? Я точно знаю: Себастиана похитили! И дело не в деньгах, можете мне поверить! Здесь не обошлось без Гезины Волькенштайн.
А ещё Зое Зоденкамп сообщила, что полицейские будут искать Себастиана с собакой-ищейкой.
– Эта собака всё разнюхает! Она может даже труп почуять.
Мы с Морицем сидели на школьной ограде и рассматривали картинки, которые поднимались в небо из высокой трубы фабрики облаков.
– Надо что-то делать, – сказала я. – Если Себастиан Шнемилх не отыщется в ближайшее время, нам придётся искать другую школу.
Мориц зажмурился. Он всегда так поступал, когда что-нибудь обдумывал.
– Знаю! – вдруг вскрикнул он. – Я знаю, что нам делать! Надо спросить фрау Волькенштайн.
– Ты что, с ума сошёл? Мы не можем её спрашивать! А что, если она и в самом деле связана с исчезновением Себастиана?
– А если не связана? Тогда она может нам помочь. И мне кажется, фрау Волькенштайн тут ни при чём, – сказал Мориц. – Вот пойду и спрошу её прямо сейчас!
Он соскочил со стены, побежал к зданию школы и скрылся за дверью.
Я со всех ног припустила за ним:
– Погоди, Мориц, подожди меня!
Чёрный магазин Гезины Волькенштайн находился на теневой стороне Ястребиного переулка – там, куда не попадал ни один солнечный луч и где даже в разгар лета пахло осенью. За высокими занавешенными витринами царила темнота. Даже при большом желании невозможно было разглядеть, что там внутри.
Когда я, запыхавшись, свернула в Ястребиный переулок, сразу увидела: дверь чёрного магазина, которая почти всегда была закрыта, теперь была распахнута.