Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы

На Сент-Люсии завещание оглашают быстро, и я уже вечером ждала адвоката. Я немного тревожилась, потому что адвокат Колина сообщил мне, что у него нет последнего завещания моего мужа:

– Полагаю, лорд Гленконнер семь месяцев назад составил новое завещание у адвоката из Суфрира.

Когда появился новый адвокат, сердце мое упало. В нем было что-то неприятное – он не смотрел в глаза и вел себя суетливо. Я стояла рядом с моей невесткой, Шейлой. Именно ее сын Коди должен был стать основным наследником. Адвокат порылся в портфеле и вытащил листок бумаги. Он посмотрел на бумагу и объявил:

– «Настоящим я оставляю все Кенту Адонаи и верю, что он сообщит мои желания семье».

Сердце у меня остановилось. Позже я подошла к Кенту, который разговаривал с адвокатом. Максимально спокойно я произнесла:

– Итак, Кент, надеюсь, ты сообщишь желания лорда Гленконнера всем нам.

Он посмотрел на меня, пожал плечами и ответил:

– Я не знаю, что имел в виду лорд Гленконнер.

Мои худшие страхи оправдались. Мы потеряли все. Эти сюрреалистические похороны не шли ни в какое сравнение с моими чувствами в тот момент и после.

В ту ночь я стояла на балконе дома, который больше нам не принадлежал. Обычно на Карибах ночное небо покрыто яркими звездами, но в ту ночь оно было абсолютно черным. Я стояла и вспоминала всю свою семейную жизнь. Пятьдесят четыре года. Пятеро детей. Истерики и вечеринки Колина. И после всего, что я пережила, – вот это. Последний вызывающий подарок. Смертельное унижение. Как он мог так поступить с нашими детьми?

Я была в отчаянии. В тот момент я забыла все, чему учила меня мама. Я дала волю чувствам и зарыдала в непроглядно черной ночи.

Глава девятнадцатая Что дальше?

Прошло немало времени, пока эмоции улеглись. Завещание Колина ошеломило наших друзей, и все советовали мне его оспорить.

В Англии существует майорат – большая часть наследства достается наследнику, в данном случае Коди, сыну Чарли. Это тот же самый закон, который не позволил мне унаследовать Холкем, поскольку я была не сыном, а дочерью. Одновременно закон лишал наследства меня и как жену, но это меня не волновало. Я давно осознала и приняла реалии жизни женщины в этом мире. Но я рассчитывала, что Колин оставит мне и детям движимое имущество, а недвижимость получит Коди.

Единственное, что осталось у семьи, это Глен – это поместье принадлежало сыну Генри, Юэну. Огромное состояние Колина с годами уменьшилось, но к моменту смерти он владел землями и отелями на Сент-Люсии. И все, что ему принадлежало – и эмоции, и ценности, – он оставил Кенту.

Кент сразу выставил все находившееся в Большом доме на продажу – в том числе и множество моих вещей. Он обратился к адвокату, который выставил ему колоссальные счета для оплаты, а потом предложил провести аукцион, сказав, что так удастся получить достаточно денег. Кент согласился. Я узнала об этом от подруги. Вскоре после похорон она позвонила мне и сообщила:

– Твоя серебряная кровать красуется на обложке каталога Бонэмов.

Я связалась с Бонэмами и сказала, что они не имеют права продавать вещи без согласия собственника. Они извинились, но торги не остановили. Я вылетела на Сент-Люсию узнать, что происходит. Когда я вошла в Большой дом, все уже было упаковано. Сотрудники аукционного дома организовывали доставку вещей в Лондон.

В конце концов я договорилась с Бонэмами о том, что деньги от продажи моих вещей будут перечислены на мой счет.

Аукцион состоялся. Я была рада, что знаменитую шляпу и трость Колина приобрела компания Мюстика. Кент получил достаточно денег для оплаты долгов, а мне достались деньги от продажи моей серебряной кровати.

Когда аукцион закончился, Коди и его мать оспорили завещание. Семь лет ушло на судебные разбирательства. Кент сохранил за собой значительные суммы и землю, но примерно половина состояния Колина все же досталась Коди.

Думая об этом сейчас, я сомневаюсь, действительно ли Колин решил ничего не оставлять семье. Вполне возможно, что это был сознательный шаг – ужасная издевка, вполне соответствующая его непредсказуемой и эксцентричной натуре. Возможно, он просто не осознавал своих поступков в последние месяцы жизни. В это время он был болен и очень уязвим. Я никогда этого не узнаю. И все же мне трудно не думать об этом, трудно не чувствовать себя преданной – мне обидно не только за себя, но и за наших детей.

Но если постоянно об этом думать, можно сойти с ума. Я же решила жить дальше. Когда умер Колин, мне было уже под восемьдесят и я понимала, что времени у меня немного. Твердо решив не жить прошлым, я переключилась на будущее.