После того, как мы расстались, он звонил почти каждый день. Но мне было плевать, что он там скажет.
Я так до сих пор и не поняла до конца, почему заставляю себя сдерживать эмоции. То ли чувствую вину за то, что влюбилась в Джоша, пока мы с Тайлером еще были вместе. То ли злюсь на Тайлера за то, что он положил конец двум годам наших отношений, нарушил все данные мне обещания и сообщил об этом лишь посланием на автоответчике.
Он отчетливо понимал, что бросает меня, и, видимо, уже давно знал об этом. Он не больно-то делился планами и соображениями относительно нашего будущего, так же, как и я не рассказывала ему о своей любви к Джошу.
Конечно, я переживала по этому поводу, но на чувствах зацикливаться не хотелось.
Поэтому с Тайлером я поступила так же, как и со всем остальным дерьмом в своей жизни. Я переложила его, как и предстоящую гистерэктомию, и свое детство, в отдельную комнатку.
Я закинула Тайлера в кладовку, выключила свет, закрыла тяжелую металлическую дверь и повесила замок. Чтобы не видеть эту боль. Чтобы спокойно жить дальше.
Вот почему я не плакала. Я старалась жить только левым полушарием мозга.
Но по какой-то причине сегодня отделить одно от другого не представлялось возможным. Я поняла это в ту же секунду, когда увидела Джоша с мамой в гостиной. Почему-то запереть на замок Джоша не получалось. Будто бы он размазывался по моей жизни, затекая в каждую щелку, и я не могла от него избавиться.
Это ощущение несколько пугало меня, я лишилась защитного механизма, осталась нагая и безоружная. Когда Джош посмотрел мне в глаза, я осознала, насколько эмоционально измотана, и поняла, что мне почему-то стыдно за сегодняшний день, хотя я ничуть не смущена.
Комок в горле грозил излиться слезами. Слезы.
Джош погладил меня по щеке, изучая взглядом мое лицо, и я вдруг испугалась, что он меня поцелует. Я боялась, что если это случится именно сейчас, когда я в таком состоянии, мне будет сложно сопротивляться. Надо все держать под контролем. Ради нас обоих. Нельзя допустить, чтобы границы начали размываться.
Но Джош неожиданно улыбнулся:
— Ты хочешь есть. Пойдем.
И он втянул меня в ближайшее кафе.
Серьезно. В первое попавшееся. И даже не посмотрел меню на стойке перед входом.
— Как? — ужаснулась я, оказавшись внутри. — Мы что, даже отзывы сначала не почитаем? А что, если у них всего три звезды?
Он поднял два пальца, приглашая официантку, и повернулся ко мне.
— Ты меня просто убиваешь. То на каждом углу рискуешь жизнью, то боишься отравиться блинами. В любом случае плачу я.
Я помотала головой.
— Нет, я сама за себя заплачу. У нас не свидание.
— Знаю. Не беспокойся, я не собираюсь напрашиваться к тебе на свидание. — И он состроил такую мину, будто безумнее идеи и придумать нельзя было. — Я просто хочу купить тебе завтрак. Мне нравится тебя кормить.
— Почему?
Он улыбнулся и положил руки мне на плечи.
— Потому что сытая ты намного милее. Я это делаю скорее для себя, чем для тебя.
Я выдавила улыбку, и мы прошли за официанткой через весь ресторан к столику, стоящему в крошечном, закрытом от посторонних глаз дворике. И оказались совершенно одни.
Это было даже романтично. Разномастные стулья и отремонтированные деревянные столы с гвоздиками в вазочках. Во дворике полно цветов в горшочках. Вдоль обвитых виноградом кирпичных стен, защищающих нас от внешнего мира, бьют струйки фонтанов. На скамейках подушки с узорами ацтеков, над нами гирлянды. Чудно и задушевно.
Но я все равно намеревалась ознакомиться с отзывами.
Как только мы сделали заказ, Джош принялся засыпать меня вопросами. Ему не терпелось обсудить наш адский завтрак.
— Я понял, что недостаточно ценю свою маму, — рассуждал он, выуживая украшения из «Кровавой Мэри» и складывая их на салфетку передо мной. — Каково это, жить с такой матерью?
Я подцепила огурчик.
— Так же, как сегодня за завтраком, только на протяжении восемнадцати лет.
— Она напомнила мне ту женщину из фильма… — Он щелкнул пальцами. — Ну, этот, с Мерил Стрип?
Я усмехнулась:
— «Дьявол носит Prada»? Она вполне
Он засмеялся, и я нехотя улыбнулась в ответ. Вот мой герой. Полчаса назад Джош, можно сказать, убил дракона, только в современной интерпретации. Он спас меня.
Еда для меня была важнее всего на свете. Голод — эмоция. Я чувствовала его душой.
Я посмотрела на салфетку. Он любил всю эту мелочь: сельдерей, огурчики, оливки, креветки. Либо мой голод действительно наводил на него страх, либо я была ему небезразлична. Сам он тоже еще не ел. Поэтому наверняка был голоден, но не оставил себе даже оливки.
Однажды Джош станет превосходным отцом. Самоотверженным и принципиальным. Храбрым. Преданным.
И будет кому-то хорошим мужем.
Я вспомнила, как сегодня он отдал мне свой французский тост, и у меня так бешено забилось сердце, что даже пришлось схватить его, чтобы оно не выскочило.