Френдзона

Он смотрел на меня так, будто мои слезы доставляли ему нестерпимую боль. Его тоскливый взгляд словно лезвием резал мне по сердцу. Печальные глаза, опустившиеся губы, хмурые брови.

Он любит меня почти так же, как люблю его я, и я знаю, что заставляю его страдать. Он думает, что меня ему будет достаточно. Но это не так. Как я могу заменить полдесятка детей, о которых он так мечтает? Это невозможно. Так не бывает. В этом нет логики.

Он пальцем стер слезу с моей щеки.

— Хорошо, — прошептал он, — я схожу. Только ты сядь, пожалуйста. Брось эту уборку. — Он чуть наклонил голову и заглянул мне в глаза. — Все хорошо? Ты вся дрожишь.

Джош прижал мою руку к своей груди, чтобы унять дрожь, и от близости с ним я впервые за последнее время почувствовала себя нужной.

— Я в порядке. — Я сглотнула слезы. — Только поторопись, ладно?

Он смотрел и смотрел на меня, будто пытался запомнить каждую черточку моего лица или хотя бы просто побыть со мной лишнюю секунду. Затем повернулся и пошел в ванную.

Джош ушел, и с меня будто сняли одежду, я будто оказалась одна под открытым небом.

Я скучала по нему. И время меня совершенно не лечило. Наоборот, становилось только хуже. Мое сердце, словно заброшенный дом, каждый день поливало дождем, от которого протекала крыша, затапливало комнаты, разбивались окна, и от этого постепенного разрушения я все больше и больше слабела, становилась все ближе и ближе к развалу.

В ванной зашумела вода, я оглядела квартиру и начала заводиться с новой силой.

По крайней мере, я могу сделать для него хотя бы это. Могу привести здесь все в порядок. Постирать белье и одеяла. Освежить комнату, внести уют, чтобы ему было приятно здесь жить. Сделать то, на что сам он сейчас был попросту неспособен.

Я ринулась в бой. Сдернула с кровати белье, распахнула окна. Когда очередь дошла до посуды, у меня внезапно закружилась голова.

Почему пощипывает губы?

Трясущимися пальцами я коснулась рта.

И вдруг в глазах потемнело…

Глава тридцать седьмая Джош

Первый раз за несколько дней я провел по щеке бритвой и внимательно изучил свое отражение в зеркале. Снаружи такой же, как и внутри.

Потерянный.

Хорошо, что пришла Кристен. Сразу стало легче. Ее присутствие как глоток свежего воздуха, пусть даже она язвит или командует. Рядом с ней я полон энергии, могу взять себя в руки.

Как и всегда, Кристен была прекрасна, правда, выглядела неважно. Бледная. Худая. Она похудела, очень сильно похудела. Совсем о себе не заботилась.

На себя мне пока что было плевать, но для нее я был готов на все. Я бы заботился о ней, только бы она позволила. Правда, до сегодняшнего дня мы уже несколько недель не разговаривали.

Но я не сдался. И никогда не сдамся. Только устал немного. Ее упрямство, непреклонность совсем меня измотали. Жизнь без Кристен и Брэндона казалась бессмысленной. Как же мне хотелось поговорить с ним о ней, а с ней о нем. Но они оба бросили меня.

Происходящее было настолько чудовищным, что не укладывалось в голове.

Я больше никогда его не увижу. Мы никогда не будем сидеть в засаде, охотиться на уток и болтать обо всем на свете. Мы больше никогда не сможем обсудить ни Кристен, ни Слоан, ничего.

Я не буду его шафером. Он не будет моим. Наши дети никогда не будут вместе играть.

Одиннадцать лет. Мы дружили одиннадцать лет. А потом он взял и умер. Жизнь оборвалась. Значит, столько было отведено ему судьбой. Но я не знал, как жить дальше.

И поэтому просто существовал.

Я был почти уверен, что, когда выйду из душа, ее уже не будет. Сбежит. Она всегда так поступала. Но где-то в глубине душе все же надеялся застать ее и мог бы побиться об заклад, что она чистит и драит. Но, выйдя, увидел ее на диване. С первого взгляда понял, что-то случилось.

Я бросился к ней.

— Кристен, что с тобой?

Она тяжело и часто дышала.

— Я ничего не вижу. В… в глазах потемнело.

Вся в поту. Дрожит, дыхание прерывистое. Я поднял веко, она меня ударила.

Настроена агрессивно.

Гипогликемия.

Бросился в кухню — только бы она не вынесла мусор. На глаза попался вчерашний стакан с остатками колы, схватил его, вернулся к дивану.

— Кристен, ты должна это выпить. Тебе не понравится, но так надо.

Газировка была старой, теплой, без газов, но ничего другого не было. Я сунул ей в рот соломинку.

Она с силой замотала головой и стиснула зубы.

— Нет.

— Послушай, у тебя низкий уровень глюкозы. Тебе нужен сахар. Пей. Станет лучше. Давай.

Она попыталась выбить стакан из моих рук, но я уберег его, будто это было единственное лекарство от рака.

Если сейчас же не поднять сахар, начнутся судороги. Потом потеря сознания. Судя по ее состоянию, это могло случиться в любую минуту.

Я запаниковал. В висках стучало. Что с ней?

— Всего пару глоточков, пожалуйста, — умолял я.

Она взяла соломинку и начала пить, я с облегчением вздохнул.

Еще несколько глотков, и дрожь прекратилась. Я принес влажное полотенце и протер ей лицо, когда она пришла в себя. Стянул толстовку — мою толстовку.

— Когда ты в последний раз ела?