Френдзона

Сара приподнимает руку и пробегается пальцами по его животу, отчего Стёпа напрягает живот и несколько хмуро смотрит на свою девушку. За всё то время, что я за ними наблюдаю, это касание Сары – самое интимное и откровенное. До этого ребята не позволяли себе никаких вольностей. Они ведут себя сдержанно, открыто не проявляя чувств, но, наверное, это правильно: Сара пока незнакомый, чужой для всех человек.

Пластический хирург…

Надо же!

Это, должно быть, престижно и прибыльно. Я такая дура, когда ляпнула про рост Стёпы! До сих пор ощущаю на себе изумленные взгляды наших родителей. Почему я решила, что хирург не может быть крупным и высоким? Наверное, именно такие крепкие и большие руки должны говорить о надежности и вере врачу.

Пластический хирург…

Это очень ответственно.

Да.

Ему определенно подходит.

Степка всегда отличался ответственностью, покладистостью и основательностью. На него можно было положиться. А сейчас я не знаю, какой он, и это незнание отчего-то огорчает.

Но я все же надеюсь, что когда-нибудь нам удастся нормально поговорить. Когда моя мама спросила у Стёпы, надолго ли они приехали, он неопределённо пожал плечами, ответив, что обратный билет еще не покупал. У него начались каникулы перед серьезной стажировкой, и в течение года он вряд ли сможет вырваться в родительской дом, поэтому, как сказал Стёпа, он хочет по максимуму побыть в родных пенатах. Значит, у меня есть шанс.

Тяжко вздыхаю и улавливаю на себе Сонин взгляд.

Как долго она вот так на меня смотрит, нежно улыбаясь и с легкой грустинкой в глазах ласково оглаживая мое лицо? Успела ли она заметить, как я пялилась на ее брата?

Они с Бо сидят рядом. Ее жених с опущенной головой юзает в телефоне.

– Спит? – киваю на Германа, чтобы отвести от себя ее пристальное внимание.

– Спит, – улыбнувшись, отвечает Софи, не взглянув на собаку.

– Степ, ты в дом? – Голос Агаты заставляет нас с Соней оторваться друг от друга и посмотреть в ту сторону, где наши мамы разливают чай. Парень кивает, успев стащить из пиалы конфету. – Захвати еще одну чашку, – просит Агата.

Провожаю взглядом спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, закинув ногу на ногу и покачивая стопой.

– Богдаш, вставай! – Поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. – Отлипни от телефона! Давай! – Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софию. – Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер».

– Сонь, я ничего не помню, – отнекивается Бо, но послушно встает.

Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень.

– Вот и вспомнишь. Пошли. – Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла.

Они вдвоем атакуют девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны.

Взгляд Сары взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщически подмигивает.

В смысле?

Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?».

И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина!», меня озаряет.

Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, вскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом.

Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам.

Я слышу удары своего сердца и пульсирующую в ушах кровь. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом; мое дыхание частое от предвкушения встречи.

В доме мы одни: я и Стёпа.

Не знаю, для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна.

Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно.

Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой.

Мои стопы вспотели.

Уверена, я оставляю после себя влажные следы на ламинате, но я нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Мои ладони тоже влажные.

Останавливаюсь в дверях и замираю, глядя на то, как Стёпа поочерёдно открывает навесные ящики кухонного гарнитура. Во мне что-то щелкает, отбрасывая на много лет назад в эту самую кухню, где мне шестнадцать, а ему пятнадцать.

Черт!

Гоню ненужные воспоминания и разглядываю спину чертыхающегося парня.

Боже, он великан!

И я ловлю себя на мысли, что любуюсь его видом сзади: этой мощной спиной, руками, темной вихрастой шевелюрой и крепкими ногами. От того тощего мальчишки ничего не осталось, и от парня, встречавшего меня после занятий с букетом ромашек, тоже. Передо мной молодой мужчина, от которого мои распущенные волосы на корнях шевелятся.

Я вижу, как напрягаются плечи парня, а затем он обречённо утыкается лбом в один из шкафчиков, тяжело выдыхая.

Этот звук… похож на скупой мужской крик беспомощности, и он проникает мне в самое сердце.

Стёпа так расстроился из-за того, что не может найти в собственном доме посуду, или его гложет что-то другое?