Фрэнк Заппа: О себе своими словами

В сущности, что люди хотят услышать в песне? Я люблю тебя, ты любишь меня, я о-кей, ты о-кей, листья желтеют, они падают с деревьев, дует ветер, он уже холодный, шёл дождь, дождь перестал, ты ушла, моё сердце разбилось, ты вернулась и с моим сердцем всё о-кей. Я считаю, что в глубине души именно это все и хотят услышать. Это многократно доказано. [1974] Обычно как только я заканчиваю писать песню — всё. Она мне больше не принадлежит. Когда я работаю над песней, мне требуется несколько недель, чтобы её закончить. Оркестровый материал занимает ещё больше времени. Это как конструировать самолёт. Неделю ты заклёпываешь корпус, потом делаешь проводку или что-нибудь в этом роде — и это просто работа. Потом ты переходишь к другому шагу — то есть учишься делать то, что надо, или учишь этому других. Я понимаю так, что весь написанный мной материал проходит определённый цикл, особенно если я собираюсь его записывать — а в этом случае над этим так много работаешь, что в конце концов тебе это до смерти надоедает. Материал тебя пропитывает насквозь. Когда я слышу его в правильном исполнении первые два-три раза, я просто балдею. После этого мне несколько лет не хочется его слышать, а потом, если это записано, я ставлю пластинку и говорю: “Это класс.”

“Мозговые полицейские” — это феноменальная вещь; я просто сидел на кухне на Белльвю-авеню и работал над “О нет, я этому не верю” — тогда у этой вещи ещё не было стихов…и тут я услышал, как будто кто-то стоит у меня за спиной и подсказывает мне эти слова — они были очень странные. Я оглянулся…то есть не то, чтобы “Эй, Фрэнк, послушай…”, но что-то было. И я всё записал и прикинул, как её аранжировать.

Не то чтобы я стал меньше полагаться на сознание, просто я не чувствую непреодолимой потребности писать песни, в которых всем всё понятно. У нас теперь есть в программе одна такая, смысл которой понятен всем — там кое-что про Никсона. Но я бы лучше написал “Пингвина в рабстве”. Мои впечатления от жизни изменились — в некоторых отношениях они теперь менее специфичны, в некоторых — более.

Бывало, что я писал конкретные вещи об очевидных социальных феноменах, и с этими вещами могли быть солидарны многие люди, потому что они видели всё это в действии. Но если говорить о моём личном опыте, то тут не всё так конкретно. Вы знаете, я могу заметить что-нибудь такое, что могло бы случиться со мной, а могло бы и не случиться — и тем не менее я могу об этом написать. Сейчас со мной как с человеком происходят такие странные вещи, что мне, наверное, нужно кое-что из этого записать и сделать всё именно так. Вот почему есть такие песни, как “Пингвин в рабстве” и “Монтана”. Я писал о вещах, являющихся частью моего личного опыта.

“Монтана”, в которой речь идёт главным образом о человеке, мечтающем выращивать нитки для чистки зубов на ранчо в Монтане, начиналась так:

Однажды я встал, посмотрел на коробку зубных ниток и сказал: “Хммм.” Я предположил, что такого ещё никто не делал, и почувствовал, что выразить своё отношение к этой коробке — это мой долг наблюдателя. И я спустился вниз, сел за машинку и написал об этом песню. Я никогда не был в Монтане, но понимаю, что во всём штате живёт только 450 000 человек. Там есть много разного, много места для производства зубных ниток…и само путешествие по пустыне с одной лишь низкорослой лошадкой и огромными щипцами, выщипывание ростка зубной нитки, тянущегося из зарослей…транспортировка его волоком к месту ночлега…очень приятно это вообразить.

Иногда я показываю тексты своей жене, или спустя некоторое время прошу её прочитать их мне, чтобы я мог понять, как они звучат, потому что части текста совмещаются фонетически, как и должно быть с информацией. Я всё время изменяю стихи. Многие меняются случайно. Кто-нибудь прочитает их неправильно, и это звучит так смешно, что я оставляю ошибку. [1974] Если вы считаете, что процесс создания нормальной оркестровой музыки (той, что называют классической) похож на службу в какой-нибудь ортодоксальной церкви, и вы согласны с той теорией, что композиция есть искусство организации звуковых событий во времени — процесс украшения времени — то вот канва, по которой нужно работать.

А если вы расширите эти границы до включения речи, звуковых эффектов и прочих элементов, которые обычно считаются немузыкальными, и если вы расположите эти звуковые события рядом со звуковыми событиями, которые играются на скрипках, и т. д. и т. п., и сделаете из этого одну музыкальную пьесу, то это будет прямо кощунство. [1976]