ФРГ. Штрихи к портрету

Принято считать, что автомобили питаются бензином. Это и неточно, и несущественно. Завтра им потребуется мазут. Послезавтра — какая-нибудь кислота пли щелочь. Не бензином питаются автомобили, а пространством дорог. И сводятся леса, отступают поля, луга, пашни. И ложатся, и ложатся на землю бетонные рубцы дорог. Идеалом был бы асфальтовый, расчерченный, покрытый указательными знаками шар… Но до этого еще далеко. Пока что автомобиль — средство транспорта, а вовсе не визитная карточка его владельца. Так по крайней мере принято считать. И поэтому с легкой душой выхожу на большую дорогу. Это, разумеется, аллегория. Ни на какую большую дорогу, не то что автобан, здесь не выйдешь. Собьют в два счета. Даже не выедешь, если не можешь держать скорость порядка сотни километров в час. Нам это по плечу. И поэтому мы спокойно следуем путем, освещенным сине-белыми табличками со схематическим изображением двух уходящих к горизонту дорог под перекинутым путепроводом.

Трудно придумать пример более разительного несоответствия формы и содержания, чем европейский город. Особенно отчетливо его различаешь сквозь стекла автомашины, продирающейся средневековой паутиной улиц. Рывками, от светофора к светофору, зажатые спереди, сзади, с боков сотнями машин самых различных моделей и марок, пробиваемся мы к большой дороге. Бросок. Еще бросок. И вот наконец плавный бетонный виток возносит нас на широкий путепровод, развалившийся над дюжиной городских кварталов. Перед нами размотанный рулон автобана. Мой водитель успокаивается. Выражение его лица приобретает торжественность. Не нужно крутить головой. Не нужно спрашивать: куда? Прямо! Только прямо. В первый ряд, и дави на педаль! Нагоняй упущенное время.

100. 120. 130. 150. 160. 180… Не довольно ли? В ушах сытое мурлыканье мотора, шелестящее шуршанье шин да посвист встречных машин. Впереди, метрах в двадцати, чей-то вздрагивающий багажник. Сзади, метрах в двадцати, чей-то вздрагивающий капот… Полотно уходит вниз, и взору открывается упирающаяся в горизонт темно-серая полоса, разделенная зеленым кантом газона и заставленная разноцветными кузовками автомобилей. Постепенно начинает казаться, что никакой это ни автобан, а просто две конвейерные ленты с игрушечными машинами, движущимися в противоположные стороны. Безобидные игрушки. В колонне по три на каждой лепте. Одни спешат сюда. Другие — туда. Семнадцать миллионов автомашин. Почти подмиллиона километров дорог. Из них около шести тысяч— автобаны. Тридцать две тысячи — так называемые федеральные, четыреста тысяч — всех прочих… — 4,4 % территории. 34 автомашины на каждом километре.

Зло посвистывают встречные машины. Стрелка спидометра дрожит у цифры «180». Не лопни, баллон! Не вырвись из рук, руль! Не бросься под колеса, заяц! По затормози, впереди идущий! Не. Не. Не… Не проще ли сойти во второй ряд? Нельзя. Почему? Время!

Время. Время. Время.

— Что ты, время? Душа мира? Тень вечности? Бесценность, которую нельзя ни купить, ни украсть?

Нажимай, водитель, на педаль!

14 000 смертей, 500 000 увечий в год. Невеселая статистика!

Водитель, внимание!

Увесистый зад бегущего впереди «Мерседеса» совсем рядом. Визжат тормоза. Подбородок стукается о грудь. Пристяжной ремень впивается в тело. Стоп! Кажется, пронесло. Лавина останавливается. Минута. Пятая. Десятая. Над застывшим скопищем автомобилей зависает полицейский вертолет. Сбрасывает высоту. Садится. Еще несколько минут. Прерывистый вой сирены. Ближе. Еще ближе. Это по четвертому ряду автобанного полотна, отделенного от остальных сплошной, а не пунктирной линией, спешат к месту происшествия две автомашины: полицейская и скорой помощи.