Фрида

Губы невольно растянулись в улыбке. Странное ощущение… Когда он в последний раз улыбался? Вспомнились улыбка и неистовый смех Фриды. Она запрокидывала голову и хохотала так самозабвенно, что пряди светлых волос выпрастывались из прически и падали на лицо. Неожиданно пришло в голову, как однажды он пришел с работы раньше обычного. Толкнул дверь жениной спальни… и увидел ее обнаженную фигуру, бледную, как церковная свеча. Она танцевала. Самозабвенно кружилась, покачивая бедрами. Солнце жадно заглядывало в окно, а Фрида двигалась по комнате, похожая одновременно на тореро и Айседору Дункан с изящно ниспадающей с плеча шелковой шалью. Эрнест замер и несколько мгновений молча наблюдал за ней в смущении и восторге. Затем ретировался в кабинет и никогда не упоминал об этом случае. Какой свободной и красивой выглядела в тот день Фрида!.. Его лицевые мышцы расслабились. Наверное, не стоило переходить в отдельную спальню. Возможно, следовало уделять жене больше внимания. Если бы он чуточку меньше работал… Если бы… Он вновь увидел, как качается обнаженная грудь Фриды, которая прыгает с кровати, размахивая шалью. И вдруг откуда-то изнутри начал прорываться смех – поднимался все выше, дошел до горла и сдавленно вырвался наружу.

Эрнест отпер ящик, осторожно вытащил револьвер и повертел в руке. Завтра он выбросит его в Темзу. С первыми лучами солнца. Господи, зачем ему оружие? С ума сошел! Он посмотрел на письмо. Нехорошо, конечно. Назвать женщину разлагающимся трупом… не совсем джентльменский поступок. И все-таки он отправит письмо. На рассвете. Последнее письмо, Фрида должна понять всю глубину его чувств. Вся эта слежка, приставания к детям в школе – такое поведение абсолютно неприемлемо.

Неприемлемо. Он повторил слово, посмаковал во рту, почувствовал, как перекатываются по зубам и по языку слоги, позволил слову плюхнуться в горло, а затем отскочить к небу. Неприемлемо. От старофранцузского acceptable, что означает «приемлемо». А еще раньше – от латинского acceptabilis, а до этого, несомненно, от acceptare, что означает «добровольно принимать либо получать». Он добровольно принял Фриду, со всеми ее достоинствами и недостатками. Она тоже добровольно выбрала его, приняла в свои радушные объятия. А теперь все изменилось – и необходимо смириться. Перевернуть эту страницу жизни, запомнить хорошее, отпустить ее.

– Приемлемо, – произнес Эрнест вслух.

Ему нравилось, как шевелятся губы, произнося гласные и согласные. «Каждое английское слово, каждое имя претерпело множество преобразований, – подумал он. – В любом из них скрыт богатый пласт истории, каждое – кладезь мифов, истории, географии. Подумать только, такое богатство валяется под ногами!» Волоски на затылке встали дыбом, по спине пробежали мурашки. Пора обратить свои мысли к новой книге о происхождении имен. Он решил назвать ее «Романтикой имен». Эрнест удовлетворенно кивнул. Отличное название, и прекрасно сочетается с «Романтикой слов».

Вновь обратив взгляд к окну, он увидел вместо своего отражения первые отблески рассвета. На ветке под окном бодро распевал черный дрозд. Эрнест встряхнулся и положил пистолет в карман. Надо отвезти его на Хаммерсмит-Бридж и швырнуть в грязные воды Темзы. А потом вернуться домой и начать работу над «Романтикой имен».

Выходя из дома, он задумался, откуда произошло название реки. Римляне называли ее Тамесис, а древние кельты – Тамесас, что означает «темная». Эрнест спокойно улыбнулся – впервые за целый год, и это было очень приятно.

Глава 73 Фрида

В ту ночь Фрида с Лоренцо лежали, сплетясь в объятиях, на ложе из зеленых папоротников в саду у Эдварда Гарнетта. Серебрились в лунном свете блестящие стволы берез. В траве сверкали наперстянки и лютики, над головой роилась мошкара. В кронах деревьев ухали совы.

– Я хочу написать роман о нас с тобой.

Лоренцо погладил Фриду по волосам и мечтательно поднял глаза к луне.

– О любви и сексе, о сословиях, о желании иметь детей. Я хочу писать о том, о чем люди думают, мечтают, но не осмеливаются говорить. И о том, как человек разрушает красоту природы.

Он поднял руку, указывая на луну и звезды, на дрожащие листья над головой.

– Ни у кого нет твоей честности или смелости, Лоренцо.

Фрида ткнулась головой в ложбинку у него под ключицей.

Его сердце стучало прямо в ухо, а острые ребра упирались в шею.

– О людях из разных социальных слоев, которые освобождают друг друга, как мы с тобой. С помощью нежности и страсти…

Он замолчал и прижал ее к себе еще теснее. Их обнаженные тела окутывал прохладой воздух, насыщенный запахами мха и папоротника.

– Это будет самая честная книга на свете. Правдивая, искренняя, чистая.

– Может, лучше напишешь о ком-то другом?

Фрида открыла глаза, сама удивившись своим словам. Она не то чтобы не хотела стать прообразом героини его романа, просто начинала чувствовать себя подопытным кроликом. Словно отдала Лоренцо всю себя без остатка.

– Нет, именно о тебе. Только я изображу тебя более мягкой, не такой воинствующей.