Фрида остолбенела. Ее глаза распахнулись, а брови поднялись до линии роста волос. Она обернулась и таращила глаза на Лоренцо, пока не заболели глазницы. Он продолжал читать спокойным, ровным голосом, будто не заметил ее реакции.
– Остановись! – вырвалось наконец у нее. – Так нельзя, Лоренцо!
Он поднял глаза от блокнота и уставился остекленевшим взглядом в пространство. Как будто давно исчез из маленькой квадратной комнаты с зелеными ставнями и зеленым изголовьем кровати с нарисованными желтыми розами и обретался теперь где-то совсем в иных местах.
– Ни один здравомыслящий издатель этого не опубликует, – сказала Фрида, слегка повысив голос.
Он, мечтательно прикрыв глаза, потянулся к ее руке.
– Помнишь буковую рощу в Германии? Помнишь, Королева Пчел?
Ее лицо смягчилось, она сжала руку Лоренцо и закрыла глаза. Над головой шумел прохладный зеленый полог, а в небе сиял жемчужный серп луны. Она почувствовала под ногами влажные сочные листья. Вновь запахло лесом, древесной корой. Фрида улыбнулась.
– Как я могу забыть?
Голова Лоренцо откинулась на валик.
– Самое счастливое время в моей жизни. Я до сих пор питаюсь, пирую воспоминаниями о той неделе. Мы называли ее нашим медовым месяцем, помнишь?
Фрида кивнула, нежно погладив его по волосам, и прошептала:
– У нас еще будет много хорошего.
Лоренцо ничего не сказал; хриплое дыхание и мягкое бульканье в легких затихло. Через несколько секунд он задышал ровнее и прошептал:
– Господи, зачем мы так часто ссорились?
– Наверное, не могли по-другому. Нас ожесточило пережитое.
Он кивнул и вновь закашлялся, как будто ему в легкие попал песок.
– Отдохни немного, потом дочитаешь.
Мысли Фриды вернулись в буковую рощу, и она вдруг рассмеялась. Сначала приглушенно и тихо, потом все громче, с хрюканьем и всхлипами.
– Чему ты смеешься?
Лоренцо с трудом оторвал голову от подушки и подозрительно приоткрыл один глаз. Фрида тряслась от смеха и едва могла говорить.
– Твой тощий белый зад, мелькающий среди деревьев… Листья, грязь на кровати… Мы что, с ума сошли?
Она облокотилась на подушки, держась за бока. Губы Лоренцо растянулись в улыбке.
– Мы сошли с ума от любви.
Он приоткрыл рот и тоже рассмеялся. Тонким, пронзительным смехом, идущим откуда-то сверху из груди. Он дрыгал ногами, и все его тщедушное, хрупкое тело тряслось. Из глаз потекли слезы, и он забарабанил худыми руками по матрасу. Фрида каталась по кровати, держась за ребра, по ее щекам текли слезы.
– Ах, как было чудесно! – вздохнула она. – Но этот твой белый зад… до того смешно…
Наконец смех утих, и Лоренцо вновь закашлялся.
– Хватит! – скомандовала Фрида. – Тебе вредно столько смеяться. Я приготовлю чай.
Она встала, отряхнула вышитую юбку, натянула красные чулки и небрежно откинула назад волосы. И лишь тогда заметила, что наступила оглушительная тишина. Сначала она не могла сообразить, в чем дело, и вдруг поняла: машинистка перестала печатать. Наверное, решила выпить чаю.
– Кто-то идет, Королева Пчел? Я не хочу никого видеть, – прохрипел Лоренцо, махнув рукой в сторону двери.
Услышав на лестнице торопливые шаги, Фрида нахмурилась. Неужели она пригласила кого-то на чай и забыла?
Дверь распахнулась. Машинистка яростно тыкала в воздух зонтом, размахивала руками, прыгала туда-сюда в дверном проеме и корчила гримасы, будто не в силах говорить.
Фрида метнулась к ней.
– Что случилось, моя дорогая?
– Никогда, ни за что я не стану печатать… такую мерзость! – Ее лицо вспыхнуло, верхняя губа брезгливо изогнулась. – Вы меня оскорбляете этими гадостями!
Женщина развернулась и гневно протопала вниз по лестнице.
Лоренцо приподнялся на локте и слабо воскликнул:
– Это сердечная история любви!
Хлопнула входная дверь, зазвенели стекла в оконных рамах. Фрида неуверенно повернулась к Лоренцо.
– Кто теперь будет печатать, милый?
Лоренцо бросил на нее умоляющий взгляд.
– О нет! Ты обещал, сто лет назад. Я сказала, что никогда не напечатаю ни одной твоей работы, а ты пообещал, что никогда не попросишь.
– Я и не просил, – ответил он. – Но этот роман – бомба. Революция.
– Вот именно. Значит, его никто не напечатает. И не опубликует. А у нас кончились деньги.
Лоренцо радостно засмеялся, сияя глазами и возбужденно стуча по одеялу.
– Я сам его опубликую. Брошу в лицо всему миру. Вот увидишь, мы обхитрим идиотов-цензоров.
– Если ты и вправду этого хочешь, так и сделаем.
Фрида вспомнила его предыдущую книгу, которую запретили и сожгли – тысячу одиннадцать экземпляров публично казнили в Лондоне. Это была сокрушительная, печальная новость. Но они не могли терять время. У Фриды порой появлялось чувство, что это его последняя работа, последний великий роман.
– Плевать на цензоров! Пусть эти проклятые пуритане меня проклинают. Пусть взвоют. Только, ради бога, не показывай этот роман своей матери.
– Она не увидит этой книги, обещаю.
– Я переплету его в бумагу тутового цвета. И сам нарисую феникса для обложки, да, черного феникса.
Он выпрямился, и его глаза сверкнули павлиньей синевой.
– Давай бросим небольшую бомбу в кринолин всемирного лицемерия!
– Если мы не сможем найти машинистку, как мы его издадим?