Фридрих Горенштейн и «Зеркало Загадок»

Послесталинская субкультура требовала от работников искусства куда более изощренной мимикрии, чем сталинский режим. Лагерный опыт создал новый, в отличие от сталинского сущностно советский, тип творческой интеллигенции, умело лавировавшей в узком пространстве неоромантического социализма на грани элитарности и пролетарности, имитируя либеральное общество и свободный художественный процесс. Кино, литература, театр стали наиболее коррумпированными зонами советского общества. Эти иерархические структуры литературно-художественного полусвета не только диктовали особый стиль в искусстве, но предписывали определенный стиль жизни и мышления тем, кто претендовал на привилегированное "место среди живущих" на духовном фронте. Ни в литературе, ни в жизни Горенштейн этим требованиям не отвечал. Более того, его опасно было "брать в дело", как, скажем, опасно брать эпилептика на вооруженный грабеж. Того и гляди случится литературный припадок! Накроют всех.

В 1980 году Горенштейну, казалось бы, повезло. По приглашению Германского фонда по культурному обмену (DAAD) ему удалось попасть в Западный Берлин, где он и прожил 22 года. Однако и это событие произошло, как он не раз подчеркивал, не благодаря, а вопреки советскому "литературному истеблишменту", работавшему не только на внутренний рынок, но и на "экспорт", совместно с западной леволиберальной славистикой.

На Запад Горенштейн уехал без шумной биографии диссидента. Те успехи, которые пришли к нему в Германии и во Франции ─ почти все его произведения переведены на немецкий и французский ─ он принял у судьбы не как подарки, а как на годы задержанные долги, на которые стоило бы начислить большие проценты. Впрочем и здесь в Берлине, несмотря на то, что в немецкой печати за ним закрепился титул "второго Достоевского", у писателя было много неудач и разочарований, в частности в связи с его политическими взглядами, настолько не укладывающимися в готовые схемы, что пресса устала записывать его то в правые, то в левые радикалы. Берлинский журнал "Зеркало Загадок" был в последние годы почти единственным органом печати, где он мог открыто выступать как публицист.

А что же на Родине? Времена менялись. Менялись приоритеты и страхи советского, а затем и постсоветского "литературного истеблишмента", этого собирательного персонажа, ставшего постоянным объектом сатиры и критики Горенштейна. Конститутивный страх перед хронически беспартийным писателем сохранялся и в ельцинской России. В самом деле, стоит ли связываться с человеком, который, например, искренне полагает, что литературные премии следует присуждать по заслугам, а не "по очереди"?

Своей очереди на литературную премию в России писатель при жизни так и не дождался. Впрочем, переиздание в прошлом году в Москве романа "Псалом" добрый знак. А пока в опустевшей квартире Горенштейна в Берлине на Зексишештрассе на письменном столе ─ неоконченные рукописи, материалы и наброски к новой пьесе. Есть и практически завершенный роман "Веревочная книга", результат работы последних двух лет. Хотелось бы надеяться, что когда-нибудь он выйдет в печати.

Роман Горенштейна "Место" состоит из четырех частей: "Койко-место", "Место в обществе", "Место среди жаждущих" и "Место среди служащих" и эпилога "Место среди живущих". Можно предположить, что во всех этих местах-ипостасях и сам писатель подобно своему герою нередко чувствовал себя незваным гостем. Что же касается места Горенштейна в русской литературе, он его несомненно себе обеспечил. Иной вопрос, когда он будет действительно по достоинству оценен на родине.

После краха Советского Союза и периода духовной эклектики девяностых годов не успело (или не сумело?) сформироваться поколение, способное критически пересмотреть эпоху "шестидесятников", эстетика которой до сих пор сохранила свою вирулентность. Мне думается, что появление имени Горенштейна в ряду русских классиков двадцатого века станет знаком смены вех в духовном развитии России, знаком зрелости постсоветской культуры.

КАК Я БЫЛ ШПИОНОМ ЦРУ Окончание. Начало в №9

V

С Мордухаем Файволовичем Мордухаевым мы оказались в разных фондах: я в фонде доктора Фауста и его консультанта Мефистофеля, а Мордухай Файволович ─ в Рав Тов (добрый раввин). "Я вас найду, ─ сказал на прощанье Мордухай Файволович. ─ Нам нужно держаться вместе." Но больше не появлялся, исчез. Может быть, ему объяснили, что он надеется на фальшивую лошадку, и они с дочерью пристроились к каким-либо более умелым и влиятельным лицам.