Фридрих Горенштейн. «Время и мы». 1979-1989

НА УМЕ И ВНЕ УМА

СЦЕНА 1

Теремные покои кремлевского дворца. В столовой комнате два камердинера царевича Алексея Петровича, Иван Большой Афанасьев и Иван Малый Афанасьев, занимаются утренней уборкой.

Иван Малый Афанасьев. В Успенском к чистой обедне звонят, а его величество государь-царевич Алексей Петрович все почивают. Уж черный народ с обедни идет, уж чистую публику созывают на молебен.

Иван Большой Афанасьев. Вчерась царевич допоздна был в гостях, где, не знаю, приехал домой хмелен, взял меня в спальню и стал с сердцем говорить: Меншикову, да Толстому, да Гавриле Ивановичу Головкину с детьми их и женами, разве что умру, то не заплачу. Быть их головам на кольях. Я ему молвил: царевич-государь, изволишь сердито говорить и кричать. Кто услышит и понесет им. Он мне молвил: я плюну на них, здорова бы мне была чернь. Когда будет мне время без батюшки, я шепну архиереям, архиереи приходским священникам, а священники прихожанам. Тогда уж мне доверять будут, который отечеству в тягость.

Иван Малый Афанасьев. А вы как же?

Иван Большой. Я как же? Я стою и молчу. Посмотрел на меня царевич долго и пошел молиться. Я пошел к себе.

Входит камердинер Яков Носов.

Яков Носов. Гутен морген. Чего поделываете?

Иван Большой. Рассуждаем.

Яков Носов. Поздно государь-царевич почивает, гневлив проснется. И вчерась весь день сердитовал. Никифору Кондратьевичу Вяземскому, учителю своему, снявши парик, вцепился в волосья. (Смеется.)

Иван Большой. Прошлый год в сенях у государыни Екатерины Алексеевны его величество Алексей Петрович вовсе Никифора Кондратьевича наземь повалили и изволили ногами пинать. (Смеется.)

Слышен хриплый крик из спальни: «Иван!»

Иван Большой. Ваше величество государь-царевич, которого Ивана кличете? Большого или Малого?

Алексей показывается в дверях в шлафроке и ночном белом атласном колпаке, мятый, заспанный, зевая и потягиваясь. Камердинеры кланяются.

Алексей. Здорово, молодцы. Иван Малый Афанасьев, где ты, курвец, зубной порошок поклал?

Иван Малый. Ваше величество государь-царевич, глянуть надобно в мешочек бархатный, который в скрыне жестяной маленькой.

Алексей. (зевает). Поди глянь. Да постелю прибери. (Иван Малый торопливо уходит в спальню.) Время которое?

Иван Большой. В Успенском уж чистую обедню отзвонили, ваше величество.

Алексей. А день который?

Иван Большой. Ваше величество, это ноне сообразить тяжко. Бог сотворил землю в сентябре, а государь-батюшка Петр Алексеевич изволили солнечное течение переменить на генварь, дни перепутав.

Яков Носов. Ваше величество, государь-царевич, месяца июня тринадцатый день по новому календарю.

Алексей. (думая о чем-то про себя). Истинно, истинно тринадцатый… Ты, Яков Носов, поди, мне с Иваном Большим словом надобно перемолвиться. Да скажи повару и хлебнику, что я уже пробудился.

Яков Носов. Ваше величество, государь-царевич, который камзол подавать да штаны которые?

Алексей. Камзол да штаны подавай суконные, песочные.

Яков Носов. А галстух?

Алексей. Галстух флеровый, черный.

Иван Большой. Ваше величество, государь-царевич, в сием одеянии вы вчерась изволили от гостей воротиться, и ныне оно отдано в стирку и починку.

Алексей. Тогда подай галстух кисейный, а камзол парчовый, золотой по зеленой земле. (К Ивану Большому.) Никифор Вяземский а ли брат его, Сергей, не являлись?

Иван Большой. Никифор Кондратьевич с утра быть изволили, коли ваше величество почивать изволили.

Алексей. Яков, пошли к Вяземскому на Покровку… Нужно мне спешно.

Яков Носов. Слушаюсь. А которую шпагу подавать? С медным эфесом али с вызолоченным?

Алексей. Подай кортик с эфесом серебряным, гриф которого оклеен ящером.

Яков Носов. Слушаюсь.

Алексей(подходит к Ивану Большому). Не досадил ли я вчерась кому?

Иван Большой. Мне от вас, ваше величество, никакой досады и тесноты не было.

Алексей. И не говорил ли я вчерась пьяный чего?

Иван Большой. Говорили, что как без батюшки время будет, на кол Меншикова, да Толстого, да иных прочих посадите. Лишь бы, говорили, была бы вам чернь здорова.

Алексей. Кто пьян не живет? У пьяного всегда много лишних слов. Я поистине себя очень зазираю, что я пьяный много сердитую и напрасных слов говорю много. А после о сем очень тужу. Ну, что ж ты стоишь и задумался?

Иван Большой. Что мне, государь, говорить?

Алексей. Ты чтоб этих слов моих напрасных не сказывал, а буде ты скажешь, ведь тебе не поверят. Я запрусь, а тебя станут пытать. (Смеется.)

Иван Большой. Ваше величество, государь-царевич, что мне до этого дела и кому сказывать?