Фридрих Горенштейн. «Время и мы». 1979-1989

Алексей. То-то, гляди.

Появляется Яков Носов с одеждой и кортиком. Алексей уходит с ним в спальню. Иван Большой достает с полок-поставцов посуду и расставляет ее по столу. Входит Вяземский.

Вяземский. Государич при доме?

Иван Большой. При доме и сейчас изволят выйти.

Вяземский. А более никого?

Иван Большой. Никого. Одна обслуга домашняя.

Алексей(быстро входит в камзоле, парике и при кортике). Я тебя услышал, Вяземский. Здравствуй.

Вяземский. Доброго здравия желаю, государич. Ты меня сегодня не ожидал?

Алексей. Как не ожидал, послано за тобой на Покровку, да ты, слава Богу, сам прежде явился.

Вяземский. Сего дня, государич, ты должен был учиться геометрии, фортификации и сферическим наукам у инженера Фридриха Галибартона, однако ж оный инженер, вчерась из коляски выпав, руку вывихнул и переломил и чает он, что оная болезнь продолжится.

Алексей(досадливо морщась). Все у тебя, Вяземский, геометрия да сферические науки. Ты, Вяземский, не человек, а циркель.

Вяземский. Для того я и приставлен государем Петром Алексеевичем.

Алексей(нетерпеливо перебивает). Купчую на Афросинью и брата ее Ивана принес?

Вяземский. В крепостях братних, которые у него в Москве, купчей не найдено.

Алексей(сердито). Я ж приказал брату твоему Сергею Вяземскому сыскивать.

Вяземский. Государич, благословен и многосчастлив тот, которого Бог наделил честной женой, каковой была ныне почившая в Бозе законная супруга ваша кронпринцесса Шарлотта.

Алексей(вспылив). Я тебя, Вяземский, уже бивал шлепами, аки блудну овцу.

Вяземский. Государич, крепостную сию, работную девку мою, Афросинью Федоровну, в недоумении лишь можно созерцать при вашем величестве, от которого по смене на престоле вами батюшки вашего зависеть будет счастье и польза столь многих миллионов душ человеков русских.

Алексей. А мое счастье, Вяземский, как же? Моя польза? Ведь и я среди миллионов русских душ свою душу имею. Так ведайте же, что я на Афросинье женюсь. Ведь и батюшка мой такое учинил. Я, однако, прежнюю жену мою законно похоронил, а батюшка мой с матушкой моей развелся, в Суздаль заточил и с ливонской крестьянкой живет Мартой Скавронской, переименованной в русскую царицу Катерину.

Вяземский(испуганно). Государич, ваше величество, допустимы ли такие беспокойные рассуждения об особе царствующей, Божьей помазаннице?

Алексей(насмешливо). Уж помазанница Божья. Три веры сменила, как чулки шелковые, парижские. Была сперва в лютерстве, потом в католицтве, а ноне в православии.

Вяземский. Государич, ваше величество, ноне за такими речами смотрят.

Алексей. Кто смотрит?

Вяземский. Государево око.

Алексей. Это значит, генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский, который с законной женой развелся и вступил в брак с другой. Он, что ли, меня осудит?

Вяземский(оглядываясь на Ивана Большого). А все ж поберечься не лишнее. Ноне такие времена, что холопы на бар извет несут и изветные деньги получают. Хамово колено.

Алексей(сжав кулак и поднося к носу Вяземского). Ты мне про русского нашего простолюдина такое не моги. Кажный наш крестьянин да посадский есть души нашей одушевленный ком. А ты кто? Никишко Вяземский, некто званием от последних. (Видя, что Вяземский стоит, втянув голову в плечи, ожидая тумаков, остывает и говорит спокойней.) Циркель ты немецкий. Все делаешь с примеру сторонних, чужих земель. Ну, скажи, Вяземский, чем жена английского конюха, швейцарского пастуха, немецкого солдата лучше, добронравней жен наших приказчиков, дворецких, конюшиных? Чем серый попугай лучше певчего скворца? Нет, более я не желаю, чтоб меня бес сватал, а сатана венчал.

Входит Яков Игнатов.

Яков Игнатов(слыша последние слова Алексея). Радостно мне сие слышать, государь-царевич. Хорошо, что наследства без любви не хочешь. Через одно лишь золото слезы не текут ли?

Алексей(сразу посветлев лицом). Отец Яков! Ух, как я без тебя истомился. Ух, как ожидал. Я ни к кому, кроме тебя, духовника моего, исповедоваться не хожу, а накопилось много, душа тяжела. Изнемогаю. (Целует Якову руку.) Ноне те, кто должны исцелять, душу портят. Вот Невского архимандрита батюшка любит, видно, за то, что вносит в народ лютерские обычаи.

Яков Игнатов(целует царевича в лоб). Я только из Киева. Был у киевских чернецов. Кланяются они тебе и книги посылают: «Камень веры» и иные. И киевский печерский архимандрит тебе кланяется. И от чернецов Михайловского монастыря тебе поклон. Ждали тебя, да не приехал.