Фридрих Горенштейн. «Время и мы». 1979-1989

Яков Игнатов(продолжает с сердцем). Всяко благочестивое христианское доброе дело единым словом — суеверием названо. И кто в них, в еретиках, был пущий пьяница, и нахал, и сквернослов, и шут, тот зван и вменяем в простосердечного и благочестивого человека. Кто ж хоть малопостник или воздержник и богомольный человек, тот зван расколыцик и лицемер, ханжа. Ныне пьянствуют и мясо сплошь едят и вместо книг в кельях и церквах табакерки в руках держат и непрестанно порошок нюхают. Церковную и монастырскую казну забрали себе на свои роскоши, на дорогие напитки, на музыки с танцы и на карты с товарищи. Чудотворные иконы, отвсюды забрав, на гнойных телегах, под скверными рогожами увезли. Весь российский благочестивый народ плачущими очима, с болезнью сердца зрит злодейства.

Афросинья. Прынчик!

Алексей. Афросиньюшка! Друг мой сердешный! (Бросается к ней. Они обнимаются и целуются.) Здравствуй, матушка моя… Отец Яков, это моя Афросиньюшка.

Яков Игнатов(обнимает и целует обоих). Счастья вам. (Крестит их и уходит.)

Афросинья. Друг мой, какая радость. Господь по желанию нашему радость возвещает о сочетании нашем. А зло далече от нас отженет. Вот люди твои дворовые тогда уж меня почитать будут.

Алексей. Молодцы! Говоривал вам прежде и ныне подтверждаю. Будьте к жене моей почтительны и утешайте ее, чтоб не печалилась.

Афросинья. Да пущай в поварне скажут, чтоб прислали мне в Ладожские Рядки икры паюсной, черной и красной, икры зернистой, семги, соленой и копченой, и всякой рыбы, а ще малое число сняточков белозерских и круп грешневых.

Алексей. Слыхали, собаки? Чтоб все исполнить. Будьте Афросинье послушны.

Афросинья. Прынчик мой, батюшка мой, хочу с тобой слов с пяток на глаз молвить.

Алексей. Подите, молодцы, подите. Да пущай никто не заходит, пока не позову. (Иван Большой и Иван Малый уходят.)

Афросинья. Ты, батюшка, когда впервой приехал с Вяземским к нам в Ладожские Рядки, помню, приметила я в первый день, что часто на меня глядишь.

Алексей. Глядел часто с первого взгляда.

Афросинья. Я хотела знать причину. Помню, пришел ты ко мне, я допытывать стала, какова причина.

Алексей. А причина та, что люблю.

Афросинья. За что ж меня любить?

Алексей. За то, что ты мила и того стоишь. Помню, уехал и вдруг письмо: приезжай, буду потчевать вареньем. Письмо-то мне фельдкурьер в Сумы привез, в Малороссию, куда я с князем Меншиковым по важным делам был послан. Все дела бросил, больным сказался и к тебе прискакал. (Целует Афросинью.) Только с тобой, Афросиньюшка, вкусил я любовную лихорадку. Жена моя, ныне помершая, прусская кронпринцесса Шарлотта, была женщина злая, малокрасивая, рябая, с талией длинной и лицом плоским. К тому ж не православная, а лютерской веры. Чужая мне во всем, хоть двоих детей прижили. Как ни прийду к ней в спальню, ругается на меня, чертовка. И неверна мне оказалась, слух есть, изменила с бароном Левенвольдом.

Афросинья. Прынчик мой бедный. (Гладит Алексея по голове и лицу.) Никто-то тебя не любит, даже и батюшка родной.

Алексей. Как родила новая царица Екатерина Алексеевна ему детей, дочерей Анну и Елизавету, а особливо младенца Петра Петровича, так стало мне совсем худо. Уж на младенческую голову Петра Петровича вместо чепца корону примеряют, да вместо ночного горшка престол подставляют.

Афросинья. Чего ж грустить, прынчик. Благородством Екатерина меня не выше, читать-писать не умеет, я ж и читать и писать могу. А рожать детей тем более. Да не таких хлипких, не чахоточных, как принц Петр Петрович. Наши ладожские младенцы крепкие.

Алексей(вглядывается в лицо Афросиньи). Афросиньюшка, ты это к чему? Неужто?

Афросинья. Чревата я.

Алексей. Афросиньюшка! (Целует ее в беспамятстве. Целует ей руки, падает перед ней на колени, целует ноги и живот ее.)

Афросинья(смеясь). Я его уж Селебеном для шутки прозвала. Малым Селебеном. Ты, когда крупы и икру мне слать будешь, вели прислать мех лисий черевый для Селебенова одеяльца.

Алексей(радостно). Пришлю, чего хочешь и что в силах. У меня двое детей по погребении Шарлотты осталось на воспитании у госпожи Ро. Им на содержание в месяц выходит от меня сто десять рублев. Одначе на престоле после себя хочу видеть наследника, порожденного любимой женщиной,

а не злой лютеранкой. Селебена Алексеевича, самодержца всея Руси, Божьей милостью царя православного.

Афросинья. Для того я пришла, чтоб сказать тебе сие известие, и ждала, как отзовешься, с трепетом.