Фридрих Ницше

Вскоре Ницше почувствовал утомление от чрезмерно напряженной работы; он потерял сон и должен был прервать свои занятия. Он вспомнил, что путешествия часто облегчали его, и поехал в конце лета в Италию. Он не спускался южнее Бергамо; эта страна, которую он впоследствии так полюбил, не понравилась ему.

«Здесь царит начало Аполлона, — говорила ему жившая во Флоренции m-lle Мейзенбух, — так хорошо с головой окунуться в него». Ницше не трогало ничто аполлоновское; он почувствовал только страстность, чрезмерную мягкость и согласованность линий. Его немецкий вкус не нашел себе удовлетворения, и он уезжает в горы, где чувствует себя «смелее и величественнее». Там, в гостинице бедной деревушки Сплюген, он провел несколько счастливых дней. «Здесь, на самой границе Швейцарии и Италии, — пишет он в августе 1872 года Герсдорфу, — я живу в уединении и чувствую себя вполне довольным выбранным местопребыванием. Представь себе прекрасные уединенные прогулки по лучшим из существующих в мире дорогам, где я часами бродил погруженный в свои мысли и не упал при этом ни разу ни в одну из горных пропастей. И каждый раз, Стоит мне только оглянуться, я всегда нахожу что-нибудь новое и величественное. Людей здесь можно встретить только во время смены дилижансов, я закусываю вместе с ними, и в этом заключается все наше общение. Как платоновские тени перед входом в пещеру, проходят они мимо меня»[8].

До этого времени Ницше не особенно любил высокие горы; он предпочитал им лесистые долины Юры, напоминавшие ему своим видом его родину, холмы Заалы и Богемии. В Сплюгене он познает новую радость — радость одиночества и размышлений среди воздуха горных вершин. Это настроение мелькнуло как молния; спустившись в долину, он забыл о нем, но 6 лет спустя, чувствуя себя уже навсегда одиноким, Нищше, найдя себе убежище в бедных деревушках, пережил те же лирические чувства, что и в октябре 1872 года.

Скоро ему пришлось расстаться со своим уединением и не без удовольствия вернуться в Базель, к своим профессорским занятиям. В Базеле у него завязались дружеские отношения, выработался целый ряд привычек. Он полюбил самый город, сделавшийся его постоянным местожительством, и примирился с его жителями.

«Мои соседи за столам и по дому, мои единомышленники, Овербек и Ромундт, составляют для меня самое лучшее общество в мире. После беседы с ними замирают мои вопли, и я перестаю скрежетать зубами. Овербек самый серьезный и разносторонний учений, в то же время самый приятный в общежитии человек. Он обладает способностью радикально мыслить, условие, вне которого я не могу ни с кем сойтись…» — писал Ницше к Роде.

По возвращении в Базель Ницше пришлось пережить самые тяжелые впечатления. Все ученики покинули его; ему нетрудно было понять причину этого бегства: немецкие филологи объявили его «человеком, умершим для науки», Ницше попал в положение осужденного, и лекции его подверглись интердикту.