Фридрих Ницше. Трагедия неприкаянной души

В 1883–1888 гг. Ницше проводил лето в Сильс-Марии, зиму – в Ницце; в периоды межсезонья он в основном бывал у Гаста в Наумбурге, куда вернулся в начале сентября 1883 г. Он был настроен восстановить прежние отношения с матерью и сестрой, но его намерения не нашли отклика, и с его приездом ситуация еще более обострилась. Враждебность Элизабет по отношению к Лу Саломей ничуть не угасла, а точка зрения матери на эту «историю» полностью совпадала с позицией дочери, чьими глазами она на все смотрела. Как уже упоминалось, Ницше был особенно сдержан там, где дело касалось выражения эмоций, и эта сдержанность – достаточно обычная, именуемая, как правило, деликатностью, – удерживала его от разговоров с матерью о Лу и о своих к ней чувствах. В Наумбурге за ним к тому времени закрепилась репутация человека, который уже более не общается с «респектабельными людьми», причем представление о респектабельности было таково, что полностью исключало из списков общения Лу Саломей и Пауля Рее, зато благоволило к известному тогда лидеру антисемитов д-ру Бернхарду Ферстеру, с которым, к изумлению Ницше, незадолго до того состоялась помолвка Элизабет. Чувство того, что две его ближайшие родственницы совершенно не понимали его, усилилось после их настоятельных требований, чтобы он вернулся к университетской жизни. Он еще был полон «Заратустрой» и мечтами о еще более великих свершениях, и предложение отказаться от этого ради университетской должности – даже в том случае, если бы ему позволяло здоровье, – было наименее приемлемым из всех возможных. В начале октября он уехал из Наумбурга и вернулся в Геную. Его самочувствие, писал он 22-го числа Овербеку, было «плохо, как никогда», и в конце ноября он направился в Ниццу: теперь он верил в то, что ему необходим «сухой воздух», а в Ницце, он слыхал, его предостаточно. Наконец-то он нашел подходящий для себя город и прожил там до 20 апреля следующего года.

С наступлением летней жары он стал подумывать о том, чтобы перебраться в Сильс-Марию, но прежде навестил в Венеции Петера Гаста, у которого погостил с 21 апреля до 12 июня. Гаст играл ему только что законченную им комическую оперу «Венецианский лев»; Ницше пришел в восторг и решил, что всегда и всюду будет всячески содействовать исполнению музыки Гаста, насколько это в его силах. Двухнедельный визит к Овербеку в Базель с 15 июня по 2 июля был испорчен тем, что весь этот срок Ницше проболел; поправившись, он направился в Сильс-Марию, но прибыл туда только 16 июля, заехав по пути в Пьор близ Арау и в Цюрих; там он оставался до середины сентября.

Самым приметным событием тех месяцев был визит Генриха фон Штайна (с 26 по 28 августа), визит, который Ницше расценивал как признак того, что он пользуется некоторым влиянием в лагере Вагнера. В октябре 1879 г., в возрасте 22 лет, Штайн приехал в Ванфрид, чтобы исполнять обязанности наставника Зигфрида, сына Вагнера, и был соиздателем (совместно с Гласенаппом) объемного «Wagner-Lexicon» (1883), памятника тем дням, когда Вагнера всерьез воспринимали как мыслителя. После смерти Вагнера в феврале 1883 г. Штайн был одним из наиболее активных деятелей Байрейта, хотя его последующая должность преподавателя в университетах Халле и Берлина занимала все более и более существенную долю времени. Его книга «Helden und Welt» («Герои и мир») вышла в 1883 г., а последней работой Вагнера было «Открытое письмо фон Штайну», задуманное как вступление к этой книге. К 1884 г. имя Ницше стало в Байрейте ругательным эпитетом, и потому немного удивительно, что Штайн прочел «Заратустру» и затем написал его автору, испрашивая разрешения приехать повидаться с ним. Ницше вспоминает об этом визите в «Ecce Homo». Штайн, пишет он,

«однажды на три дня появился в Сильс-Марии… объясняя всем, что приехал не ради Энгадина. Этого замечательного человека, который со всей неистовой бесхитростностью прусского юнкера окунулся в вагнеровскую топь… в течение тех трех дней словно носило штормовым ветром свободы, как кого-то, кто вдруг достиг собственных высот и обрел крылья. Я неустанно повторял ему, что это результат здешнего прекрасного горного воздуха, что каждый ощущал то же самое, что невозможно находиться в 6000 футах над Байрейтом и не замечать этого, – но он мне не верил» (ЕН, I, 4).

Впоследствии Штайн был единственным из байрейтского гарнизона, кто поддерживал отношения с Ницше, и между ними шла живая переписка; ранняя смерть Штайна лишила Ницше одного из немногих сочувствующих ему в Германии людей.