Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Мифы гласят о миллионах людей, замученных коммунистами в ГУЛАГе, и предполагается, что этим астрономическим цифрам нужно верить на слово. Между тем доподлинно известно, что с 1 января 1934 года по 31 декабря 1947 года в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, из коих большинство были не «врагами народа», а уголовниками. И основное число смертей приходилось на годы войны. Также, вопреки распространенному мнению, основная масса осужденных за контрреволюционные преступления находилась в лагерях ГУЛАГа не в 1937-38 годах, а во время и после войны. Например, таких осужденных было в лагерях в 1937 году 104 826 человек и в 1938 году 185 324 человека (12,8 и 18,6 % всех заключенных лагерей, соответственно), а в 1947 году 427 653 человека (54,3 %). В частности, после войны на спецпоселения поступило 148 тысяч «власовцев». По случаю победы их освободили от уголовной ответственности за измену Родине, ограничившись ссылкой. В 1951-52 годах из их числа было освобождено 93,5 тысяч человек. Большинство литовцев, латышей и эстонцев, служивших в немецкой армии рядовыми и младшими командирами, были отпущены по домам до конца 1945 года (47).

С. Кара-Мурза, приводя эти данные, явно хочет подчеркнуть, что довоенные и послевоенные репрессии носили локальный, а не тотальный характер. Однако для нашего повествования важно то, что новые образованные классы уже советского общества в результате целевой репрессивной политики И. Сталина испытали такой шок, который можно сравнить только с последствиями Гражданской войны для образованных классов царской России, и здесь рассуждать категориями абсолютных чисел не совсем уместно. Ужас парализовал волю целого поколения. Известный реставратор Савва Ямщиков спрашивал у бывшего зека Льва Гумилева: «Лев Николаевич, вы прошли такую страшную школу. При вашем блестящем литературном слоге могла бы выйти необыкновенно интересной книга. Вы напишете ее?» Тот грустно покачал головой: «Савелий Васильевич, я боюсь пережить это еще один раз. Писать спокойно, схоластически не смогу. Начну переживать заново, а уже моей жизни на это не хватит» (48). Даже спустя тридцать лет советский интеллигент Венечка умоляет профили партийных богов Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина о пощаде: «Все четверо смотрели на меня в упор: «Как этот подонок труслив и элементарен!» О, пусть, пусть себе думают, только бы отпустили!.. Где, в каких газетах, я видел эти рожи?..»

Удар был направлен в определенную сторону и своей цели достиг. «Почему?!», – спрашивают миллионы пострадавших и их потомков, сотни ученых и политиков. Ответы даются, как правило, в категориях «сталинская паранойя» или «преступный тоталитарный режим». И мало кто говорит «возмездие».

V

Теперь о технологии процесса. Тектонические сдвиги эпохи революции, Гражданской войны, индустриализации и коллективизации вызвали последствия, которые не могли быть предсказаны поклонниками социальной инженерии. Когда завышенные ожидания общества не оправдываются, начинается поиск причин и виноватых. С. Кара-Мурза: «Известно, что репрессии 30-х годов произошли, когда общество в целом находилось в состоянии сильнейшего эмоционального стресса, вызванного перегрузками ХХ века. Прибегая к религиозным понятиям, можно сказать, что во второй половине 30-х годов большая часть тех, кто был прямо вовлечен в индустриализацию, находилась в страстном состоянии… Строительство и работа стали подвижничеством. Частые неудачи, поломки и аварии, вызванные неумелостью, воспринимались как результат действия тайных враждебных сил. Это толкало к поиску врага (“ведьм”)» (49).

Л. Фейхтвангер: «Население охватил настоящий психоз вредительства. Привыкли объяснять вредительством все, что не клеилось, в то время как значительная часть неудач должна была быть, наверное, просто отнесена за счет неумения» (50). В охоте на ведьм были заинтересованы все – «верхи», стремящиеся канализировать народное недовольства, «низы», желающие понять, почему социальная революция не привела к желанному освобождению. Писатели, отражавшие действительность, четко фиксировали присутствие «ведьм» в окружающем мире.

Ильф и Петров: «Дуванов, так звали мужчину, выдававшего себя за женщину, был, как видно, мелкий вредитель, который не без основания опасался ареста».

Булгаков:

– Так, так, так, – сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: – Здравствуйте!

– Здорово, вредитель! – злобно и громко ответил Иван…