Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Конечно же, под «новыми вопросами» надо подразумевать концепцию ускоренного построения социализма, и – как необходимость – беспощадную перестройку крестьянского устройства страны. Вот Э. Рязанов пишет о том, что народ шел за коммунистами безропотно, но ведь это не так, молча шла быстро прирученная интеллигенция. А часто еще и нахваливала! Опровергает Эльдара Александровича исследователь сталинизма Олег Хлевнюк: «Коллективизация привела к настоящей крестьянской войне. Благодаря архивам мы узнали, что в ней участвовало несколько миллионов человек. Плохо вооруженные крестьяне упорно сопротивлялись, в их руки переходили целые районы. Как и во всех крестьянских войнах, восставшие не смогли выдержать регулярного натиска государства, которое, кстати, учитывая крестьянский состав армии, до последнего момента старалось ее не использовать. Армия тоже бурлила. Красноармейцы получали из дома информацию, которая вносила в их среду очень большое смятение» (18).

К. Чуковский, который заинтересованно следил за экспериментами большевиков и во многом их приветствовал, вдруг отмечает в своих дневниках иную точку зрения: «Клюев (крестьянский поэт) в разговоре: “Ощущение катастрофы у всех – какой катастрофы – неизвестно – не политической, не военной, а более грандиозной и страшной”» (19). Но очень немногие из среды творческой интеллигенции сочувственно отреагировали на трагедию народа. Например, поэт Павел Васильев, для которого – как и для его старших друзей Клюева и Клычкова – наиболее неприемлемым событием эпохи была тогда, вне всякого сомнения, коллективизация: «О муза, сегодня воспой Джугашвили, сукина сына,/ Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело, – античным гекзаметром Васильев расписывал художества тирана. – …Нарезавши тысячи тысяч петель, насилием к власти пробрался…» и т. д. П. Васильева вскоре расстреляли.

Широкую известность ныне получили и стихи О. Мандельштама о «кремлевском горце». А ведь он вообще оказался единственным выступившим против Сталина поэтом еврейского происхождения. И, по свидетельству вдовы поэта Надежды, икона либералов, поэт Б. Пастернак, крайне враждебно относился к этим стихам: «Как мог он написать эти стихи – ведь он еврей!» Таким образом, «для Бориса Леонидовича тогдашнее привилегированное положение евреев в СССР как бы “перевешивало” трагедию русского крестьянства»[206], – считает В. Кожинов (20).

Удивительные параллели в неуемном желании переустройства общества любой ценой мы находим и в сегодняшнем дне. Вот сатирик М. Жванецкий глаголет в своем интервью: «Моя мечта – воспользоваться этой разрухой, тем, что пароходы горят и тонут, машины догоняют друг друга и врезаются на встречной полосе, воспользоваться этой разрухой, разровнять все и построить новую страну на этом же месте. Так же, как было в тридцатые годы при советской власти…» (21). Трагедия смерти «горящих», «тонущих», «врезающихся» Михал Михалычем как бы выносится «за скобки» великого дела построения новой страны. Картина уже знакомая. Может, поэтому народ, воспринявший «переустроителей» как своих личных врагов, Иосифа Сталина принял как необходимого усмирителя взбесившихся комиссаров – с их коллективизацией, эмансипацией и алкоголизацией.

II

А кто же противостоял Иосифу Грозному в политике – так, чтобы деятельно, чтобы реально? Троцкий? Бухарин? Одна из наиболее ярких, или даже самая яркая фигура, противопоставляемая ныне сталинистам, – мифологизированный сегодня партийный деятель Мартемьян Рютин: большевик с 1914 года, активный участник Гражданской войны в Сибири и подавления Кронштадтского мятежа 1921 года, в 1925 году ставший секретарем Краснопресненского райкома ВКП(б) в Москве. По мнению историков «Платформа Рютина» – это что-то вроде «июльских заговорщиков» в Германии, мол, были порядочные люди в нацистском Рейхе, заговор в 1944 году против Гитлера организовали. Только где были эти «порядочные» немцы в период побед, когда Гитлер испепелял Европу, истребляя миллионы людей? Так и со звездой по имени Рютин. Откуда он взялся?