Начальник армейского гестапо констатировал, что немецкая пропаганда порой не оказывает нужного воздействия на население: «Эффективным оказалось распространение пропагандистского материала в отдаленных деревнях во время разведки и операций по очищению местности. Однако жители неоднократно указывали на то, что немецкая пропаганда через листовки и расклеивание объявлений не всегда понятна людям. Они хотят проведения собраний, к которым их приучили большевики. Многие из них указывают также на то, что было бы хорошо, если бы немецкие офицеры, командующие разведывательными группами или командами по очищению, остановившись в отдельных деревнях, собирали население и обращались бы к нему с большими речами, тем более, что здесь всегда имеются необходимые переводчики.
Учитывая эту тягу населения к собраниям, рекомендуется направлять солдат с хорошим знанием русского языка и надежных, одаренных ораторским талантом русских на краткие курсы, где они инструктировались бы в отношении к различным актуальным вопросам, и после этого придавать их в качестве пропагандистов отдельным командам по очищению местности или разведывательным группам или же в умиротворенных районах посылать их в самостоятельные поездки. Так как во время этих поездок пропагандисты получают представление обо всех волнующих русское население вопросах, то они могут ориентироваться на то, благодаря чему немецкая пропаганда всегда остается актуальной и животрепещущей».
Гестаповцы отнюдь не идеализировали немецкую армию и своих товарищей из СС и СД. И предупреждали: «Необходимой предпосылкой борьбы с партизанами является пресечение всех актов произвола и бессмысленной жестокости по отношению к русскому населению. У многих солдат хождение с дубинкой, которую они пускают в ход при первой возможности, стало чем-то самим собой разумеющимся. Если от этих солдат требуют отчета, они ссылаются на неверно понятые приказы и распоряжения. Доверие русского населения к немецкой армии, являющееся необходимым условием для умиротворения страны, может укрепиться только в результате справедливого обращения, энергичного проведения хозяйственных мероприятий, целеустремленной и близкой к жизни пропаганде и действенной борьбе с бандитизмом…»
Но при этом отнюдь не отвергались пытки и репрессии по отношению к тем, кого уличили или только подозревали в принадлежности к партизанам или подпольным просоветским организациям: «Допросы подавляющей части задержанных партизан проходят очень тяжело. Несмотря на строгие методы допроса (т. е. пытки и избиения. –
И в тот же день, 31 июля 1942 года, Гиммлер издал специальный приказ: «По психологическим причинам впредь запрещено использовать слово “партизан”, введенное в обиход большевиками и так ими обожаемое. Для нас они не бойцы и солдаты, а бандиты и уголовные преступники. Отделить этих коварных убийц от спокойного и мирного населения и тем самым лишить их какой-либо поддержки – вот важнейшее условие для их уничтожения».
Что ж, все зависит от угла зрения. Так было, так и будет. Для одних – «партизаны», для других – «бандиты». Для одних – «террористы», для других – «борцы за свободу». Для одних – «мятежники», для других – «повстанцы». Для одних – «патриоты», для других – «фанатики».
Жестокие допросы партизан отнюдь не были монополией ГФП. Например, командование тылового района группы армий «Север» в приказе от 14 сентября 1941 года популяризировало опыт обер-фельдфебеля Шраде по части допросов русских: «При допросе русский постоянно пытается уклониться от прямого ответа на мучительные вопросы, причем он рассказывает о вещах, которые вообще никого не интересуют или о которых его не спрашивают. Особенно часто это бывает с женщинами. Несколько крепких пощечин значительно сокращают эту проволочку». Что ж, столь действенное средство практикуется во внутрисемейных разборках до сих пор, и не только в России.