Фронтовой дневник (1942–1945)

У фар одной машины стоял большой прекрасно сделанный плюшевый пудель и, когда поддувал ветер, шевелил головой и ушами. Регулировщики, привязанные к своему месту, останавливали машины с трофеями и вытаскивали себе – то вещи, то платья, одним словом, кому что нравилось.

Мы уехали без Тихова и сейчас не знаем, где он. Мороз и ветер были ужасны. Все промерзло внутри. Машина напропалую неслась по асфальтированной дороге, обсаженной толстыми дубами, вязами и липами. Мимо мелькали крытые черепицей немецкие хутора, обсаженные живой изгородью из елок. Время от времени мы проезжали небольшие, аккуратные, не разрушенные войной немецкие города, состоящие из кирпичных построек. Вообще здесь деревянных домов нет. Жителей нет ни одного человека. Кругом орудуют военные. К вечеру мы приехали в Шталлупёнен, довольно большой и красивый, но разрушенный немецкий город, и вскоре нашли «Фиалку», а там командира 1‑го взвода лейтенанта Сергеева. Здесь мы надеялись отдохнуть и обогреться, и я заварил кашу. Сразу же поступило приказание – Кутлова и меня отправить на 8‑й км. Вещи мы должны были нести на себе. Без сна, без отдыха, голодные и уставшие, мы наспех поели немного каши, нагрузились, как ишаки, и отправились в дорогу.

Мороз был до 25 градусов с резким ветром то в лицо, то в левую щеку, в зависимости от того, как поворачивала дорога. Вещи были тяжелы, идти очень тяжело, и я совершенно пал духом. Я готов был бросить все, и продукты, и свои записки, упасть где-нибудь в снег и замерзнуть. Но, наконец, путь был пройден. Мы вошли в комнату и сразу повалились. Здесь через некоторое время выпили по кружке чаю и, разостлав на полу фуфайки, упали спать и спали часов до 9 утра как убитые. Линию мы уже приняли. У нас 5 направлений и 22 провода. Всю прошлую ночь ребята были на повреждениях. Было 40 обрывов от мороза и ветра. В эту ночь нам с Кутловым придется заниматься этим делом.

Наши предшественники едут завтра. Они занимали целый дом из 5 комнат. Мы с Кутловым поселились в одной комнате, где стоит замечательный камин, который топим коксом.

Наши предшественники увозят всю посуду, и нам не в чем готовить еду.

Мы живем в доме, где от хозяев оставлено все: столы, накрытые клеенками, прекрасный дубовый письменный стол, обделанный карельской березой, никелированные кровати с удобными пружинными матрацами, диван, обитый малиновым бархатом, прекрасная широкая (на двоих) кушетка. Остальное, по мелочам, растянуто славянами, которые платят, как победители, по заслугам немцам. Рассказывают, что уже под Кенигсбергом встречается много немецкого населения. С ними русские Иваны не церемонятся: стреляют, топчут танками, насилуют фрау. Рассказывают даже такие анекдотические случаи, что фрау берет ковер и водит Ивана из комнаты в комнату и ложится на ковер там, где Иван захочет, и сама покорно снимает рейтузы. Говорят и о том, что встречаются случаи, когда убитым заголенным фрау между ног вставляют зонты или сажают убитых кошек, что создает впечатление, будто кошки нюхают или лижут.

Я сам, пересекая границу, испытывал некоторое волнение и прилив мстительных чувств. Мне приятно было видеть их разрушенные или горящие здания. Я и сам бы поиздевался над какой-нибудь фрау, если бы встретил.

Цитирую письма из старой почты. Письма были писаны еще в октябре – декабре, но где-то скитались и были получены недавно.

Лида пишет:

В городе каждый день новые слухи о тебе: то приехал, то едешь…

… Часто вспоминаю твои черные блестящие глаза и почему-то всегда радостными, смеющимися и ласковыми.

… Тамара329 и я живем по-старому. Старые мы стали, устали от работы, от тяжелой жизни.

… Говорят, что Дюжева ждет тебя. Но если это правда, то меня удивляет ее поведение. Она не скрывает своих связей и любовников. Ведет себя очень вольно. Тем не менее она уверена, что ты приедешь как ее муж.

… Я послала тебе копию твоего аттестата и справку от гороно дней 7 назад (письмо от 1.II) командиру части.

… Если приедешь в Ейск, ты Тамару и меня разлюбишь. Твое художественное чувство будет неприятно уязвлено созерцанием морщинистых немолодых дам.

Грустные письма пишет брат: «Старость – не радость, а большое свинство… Человек родится для того, чтобы умереть. Дело быстро движется к логическому концу. А жаль, что так близка эта нелепая необходимость».

Хорошее, лирическое письмо прислал Володя Стасевский: