Фронтовой дневник (1942–1945)

Трудно ответить на твой «вопрос» о хорошем письме. Хорошее письмо – это то же, что и хорошая книга. Разве скажешь сразу, какая книга хорошая? Они говорят сами за себя, берут человека за душу, заставляют переживать, думать, т. к. они написаны с душой.

Ты завидуешь, что я много вижу и путешествую. В любую минуту от всего этого отказался [бы], чтобы больше этого никогда не видеть.

Что я вижу? Руины, смерть, кровь, человеческие страдания, и сам несу тяжелый труд войны, переношу лишения и, наблюдая смерть других, жду своей очереди. У меня потерялся вкус жизни. Вместо него пришло ужасное безразличие к себе, когда отрешаешься ото всего, что тебя связывало с жизнью, и думаешь: жив, значит, хорошо; умер на войне – тоже неплохо.

А ты представляешь меня путешественником, который поехал ради любопытства посмотреть далекие страны и, скуки ради, ходит в оперу, кино, оперетту.

Нет, не это я вижу. Я повседневно смотрю человеческую трагедию, жестокую драму и сам являюсь ее участником. Если мы, солдаты великой и ужасной войны, останемся живы и вернемся домой, то еще долго будем среди ночи с криками вскакивать с постелей в холодном поту и с признаками безумия в широко раскрытых глазах.

Не завидуй мне и никому не завидуй, кто находится на войне.

Надо жалеть и уважать людей, на долю которых выпало это тяжелое испытание.

Мы не меньше вас, а гораздо в большей степени ждем победы, но мы знаем, что победа не приходит сама, а добывается в жестоких боях и тяжелом, изнурительном военном труде. И мы добываем победу собственной кровью и своими мозолистыми руками.

20 марта 1945 г.

Вчера я начал жить сороковую весну. Обстоятельства сложились так, что я даже не мог сделать запись. Весь день прошел в суете. Позавчера вечером приехал комроты. Мне нужно было приготовить для него ужин. Потом ночью я стерег автомашину и, почти не спав, утром принялся за приготовление завтрака. Затем это бессмысленное мытье полов, потому что другие идут, не вытирая ног, – и через час на мытом полу грязи больше, чем было.

Я всегда отмечал свой день рождения и чувствовал себя настроенным торжественно. Вчера я был настроен нервно. Сегодня тоже.

Усталость и грипп к вечеру делают меня беспомощным.

Строительная рота подвешивала новую цепочку, и у нас некоторое время был и завтракал руководитель этой работы капитан Грицай Сергей Петрович, пожилой человек, угощавший нас табаком. Мы разговорились. Он оказался кубанцем, работал в станице Подгорной председателем стансовета и хорошо знал Григорьева, отца Марии Яковлевны Мещеряковой. Неонилу Федоровну он тоже знает. Мы с этим человеком запросто провели несколько часов.

24 марта 1945 г.

Эти дни прошли в неразберихе. Предполагалось, что мы будем принимать КИП № 54. Позавчера была дана команда, мы погрузили имущество на телегу и двинулись. Всю дорогу нас поливал проливной дождь. Приехали, разгрузились. Через час была дана команда ехать назад. Нас вторично вымочил дождь, что называется, до последней нитки.

Сегодня приехали новые люди и сменили нас. Завтра с утра мы едем на «Антенну» – в Топинау. За эти дни я приготовил для Юры две посылки. Завтра отвезу их на «Антенну». Ботинки так и не удалось найти.

За последние дни получил письма от Юры и Губенко Екатерины.