Фронтовой дневник (1942–1945)

Пасмурная или дождливая погода – самое раздолье для москитов. Спать приходится, укрывшись с головой. Днем завязывать голову полотенцем или платком. Москиты заползают даже в волосы на голове и больно там жалят.

Сегодня все утро идут войска к границе, растекаясь между сопками направо и налево. Япония чувствует эти приготовления и, говорят, объявила мобилизацию от 16 до 60 лет мужчин и женщин.

Мы продолжаем третий день стоять под сопкой. Сегодня в 4 ч. утра нашего командира вызвал генерал в Ворошиловск. Вероятно, нам дадут задание.

13 июля 1945 г.

Сегодня ходили к реке км за 4, там купались, стирали и проваривали белье, т. к. завели порядочно вшей. Река хороша – глубока, быстротечна, прозрачноводна. Берега песчаные, а дальше покрыты высокой травой. В реке много рыбы. Один солдат то и дело вытаскивал ее удочкой.

Вечером приехал комроты от генерала. Мы принимаем линию и завтра выезжаем на точки.

Сегодня мне снился нехороший сон: какой-то горящий дом с массой сгоревших близких мне людей. Потом снился Черчилль. Я почти бежал за ним и задавал вопросы о последней конференции.

15 июля 1945 г.

Нам дали эксплуатационную работу. Вчера мы выехали в обратный путь принимать линию, КИП и КП388. Шли пешком км 6–7, остальной путь проехали на попутной машине. Гвардеец, Зубилов, Кореньков, Тихов и я остановились в Камень-Рыболове, возле озера Ханка.

КИП находится на почте, квартира рядом в домике. Эта квартира еще не освобождена предшественниками, и мы временно поселились в квартире начальника почты.

16 июля 1945 г.

На дворе похолодание. Без шинели холодно. Ребята на узле. Я дома. На мне приготовление пищи, уборка помещения, хозяйственные работы.

Сегодня ровно месяц, как я бросил курить, здесь табак выдают очень неаккуратно.

В газете за 15.7. сообщается, что переговоры между Китаем и СССР, происходившие в дружеской обстановке, временно прерваны по случаю отъезда т. Сталина и Молотова на совещание большой тройки (Сталина, Трумэна, Черчилля).

Хорошо видел во сне Зою Совпель, будто бы мы возобновили интимные отношения.

«Вред – мечта,

и бесполезно бредить»389.

В. Маяковский.

17 июля 1945 г.

Четвертое лето проходит, как нас разлучила война!

Уже несколько дней у меня зуд в пальцах: мне очень хочется написать тебе письмо. Я даже начинал его несколько раз, но у меня не выходило. Собственно, даже не письмо, а первая фраза: то она была слишком коротка, то слишком длинна. Мне хотелось писать прозой, а фраза оформлялась в стихи. Когда я начинал писать стихами, у меня дальше первых двух строчек дело не шло. Бывает такая пустота, неопределенность – этакая размазня в голове и душе. Мне хочется, чтобы ты правильно поняла мое состояние.

Четвертое лето проходит,
Как нас разлучила война.

Уже с момента расставания я не переставал мечтать о том, что вернусь к тебе и снова буду счастлив от своей любви. Война бросала меня во всякие испытания. Я захлебывался водой в Азовском море, когда наш пароход каботажного плавания наперебой бомбили в открытом море немецкие самолеты.

В эти тяжелые минуты я помнил о тебе и, когда миновала опасность, мечтал о встрече с тобой.

Прижатый к воде у цементного завода в Новороссийске, я следил, как с лесистой сопки прямо на нас, горсточку плохо вооруженных людей, летят со свистом мины противника. Мы укрывались за камнями, и я думал о тебе, отчетливо представляя твои волнистые черные волосы.

(Запись осталась незаконченной)390.

18 июля 1945 г.

Весь вчерашний номер газеты посвящен демобилизуемым. Сегодняшняя радиопередача тоже. 12‑го в Ленинград прибыло два первых эшелона с демобилизованными. В Москву первые 10 тысяч человек приехали вчера. Их встречали не только семьи, но и общественность и просто любопытные. Масса людей. Много приветствий, слез радости. Десятки тысяч тостов. Готовятся к встрече демобилизованных Тбилиси, Баку, Алма-Ата, Владивосток. Люди едут домой. А мы вместо этого приехали на Дальний Восток, где никого не демобилизуют, а, наоборот, перебрасывают к переднему краю, к границе с Манчжоу-Го. Придется нам не домой ехать, а воевать.

21 июля 1945 г.

Я стал за последние месяцы очень нервным. Позавчера мне нужно было на попутных машинах съездить в роту, км за 30, отвезти ряд документов, характеризующих состояние линий, и приехать обратно тоже на попутных машинах.

Туда я добрался быстро, не больше чем за час, но оттуда я голосовал с 11 ч. до 5. Мимо меня прошли десятки автомашин, но никто не посадил меня, а один старший лейтенант, дурак этакий, закричал еще: «Работать надо, а не разъезжать».

Чем больше проходило времени и автомашин, не бравших меня, тем острее становилась моя нервозность и злость. В конце концов я дошел до такого состояния, что, если бы со мной была винтовка, я бы не удержался и стал стрелять по шинам.

Так я и не уехал. Восемь км до регулировщика шел пешком и только потом сел.

Характерно, что не сажают дальневосточные вояки, те, которые всю войну находились здесь.