Фронтовой дневник (1942–1945)

В письме от 12 июня она пишет:

Досадно, что мы не решили вопроса с Юрой. Как быть дальше? Здесь, в моей школе, не набирается 8‑й класс, отдавать в другую школу за 15 км – это все равно что не обучать. Над Юрой постоянно нужна властная рука. Он рассуждает как взрослый, делает же в школе часто хуже маленького. Отправить его в техникум? Я не знаю, как ты на это посмотришь. Сегодня же напишу Наталье Степановне и Марии Михайловне. Пусть решают и советуют, как быть дальше. Ты тоже напиши сейчас же свое мнение. Выехать отсюда мне, видно, не доведется. Надо теперь определять его. Экзамены он сдал хорошо и получит похвальную грамоту. Определить его можно, но куда?

После победы над Германией Юра начал вести себя слишком развязно. Надеялся уехать, а теперь немножечко успокоился. Собирался в Ейск. Я не отпускаю, и дискутируем по этому вопросу.

Первые посылки получили. Там одно рванье и тряпье.

Из посылок, я думаю, украли мои вещи еще в самой роте. Этим делом занимались начальник штаба Ильинский, старшина Загуменников, Маруся-разбойник и др.; они «контролировали», не посылают ли бойцы неразрешенных вещей.

Герман отослал замечательный мужской костюм, дома же получили вместо него грязное мужское белье.

Командир взвода послал очень хороший дамский костюм вместе с другими вещами. Костюм не получен.

Если пересортированы и остальные мои посылки, то очень жаль. Они стоят не менее 20 тысяч рублей.

За долгое время получил письмо от Красовского. Он пишет:

Теперь уже много шансов на то, что мы скоро встретимся. Я уверен, что тебя отпустят одним из первых, т. к. приказ ГОКО № 5414391 не был отменен во время войны.

Пиши немедленно, как твои дела, что слышно о твоем возвращении. Я тебе и места здесь приготовил на выбор. Недавно я взял на работу преподавателя физики, который на днях уволен из РККА, младший лейтенант, ограниченно годен I степени, нестроевик. Видишь, отпускают. А ты рядовой и сидишь!

Если бы ты знал, как часто я тебя вспоминаю. Ведь мы же с тобой хорошо работали и продолжаем дружить.

Как только отпустят, прямо вали в Ейск. Отдохнешь, устроишься, а там и личные дела уладятся.

[На обороте: На память Цымбалу Василию Степановичу от Зубилова Павла Ивановича.

В тяжелые и скучные дни после окончания войны, в ожидании чего-то нового. 25.07.45 г. П. Зубилов]

27 июля 1945 г.

Нет, то, что случилось час назад, – просто невероятно392. Не найду объяснений, как можно так обмануться.

Перед вечером мои друзья-товарищи ушли кто куда. Я обрадовался, что остался один, побрился, готовясь в десятый или двадцатый раз приняться за письмо к тебе, которое вот уже месяц я не могу написать, потому что оно у меня не получается.

Усаживаясь к столу, я мельком посмотрел в открытую дверь – и обомлел: у соседнего двора из автомашины вылезала ты в знакомом белом платье с темными полосами, которые, образуя у самого торса острые клинья-углы, казалось, вонзались в тело, пронизывая насквозь.

Постояв минуту, ты характерно встряхнула головой, откинув назад черные с серебряными нитями, но по-прежнему красиво вьющиеся волосы, полузакрыла рот маленьким носовым платком и стала глядеть на окна дома, куда до этого отправился с двумя чемоданами приехавший с тобою офицер.

Да, это была ты. Без колебаний я выбежал на улицу и устремился к машине. Повеявший ветер донес запах «Красной Москвы».