В это время наместник Центрального правительства в Барселоне сделал ему необычное предложение: не согласится ли его студия фотографировать казненных? Недавно вышел декрет, обязывающий администрацию помещать в делах о смертных приговорах фотографию, которая бы подтверждала их исполнение. Эусеби согласился: его интересовала художественная сторона подобного заказа – и высказал только одну просьбу: разрешат ли ему фотографировать приговоренных еще и в последний вечер перед казнью? Выражение лица человека перед лицом смерти должно впечатлять, и камера непременно это отразит. Власти сообщили, что препятствий чинить не намерены, но не смогут обязать заключенного дать согласие на фотосъемку. Как ни странно, с этим проблем не возникло. Убийца жены и троих детей, злодей, взорвавший храм со всеми прихожанами и ожидавший казни через удушение гарротой, с энтузиазмом отзывались на предложение Эусеби и с радостью соглашались фотографироваться. К несчастью для фотографа, позировали они точно так же, как обычные клиенты студии, и это портило впечатление от фотографии. Согласно вкусам того времени, люди, которых фотографировали, должны были замереть с многозначительным видом в торжественной и важной позе, поэтому заключенные, видя, как Эусеби готовится к съемке, выпрямляли спины, а лица их каменели, словно у фараонов, готовящихся к вечности. Сколько он ни просил их вести себя естественно, все, как один, старательно позировали, и это не позволяло Эусеби найти правдивое отражение жизни и смерти. Он отчаялся когда-либо достичь технического совершенства Наполео Аударда и поставил перед собой цель сделать особенный, уникальный снимок.
Эусеби и раньше посвящал фотографии всю свою жизнь, но после смерти Аударда бредил идеей создания идеальной фотографии. С каждым днем эта задача увлекала его все больше. Он совсем исхудал и, откидывая прядь волос перед очередным снимком, думал об одном: XIX век – эпоха фотографии, и ему хотелось сделать величайшую фотографию своей эпохи.
Таков был Эусеби Эстрибиль, когда судьба уготовила ему три страшных несчастья: каждое казалось ужаснее предыдущего, следовали они одно за другим и свели его в могилу.
Первым несчастьем стал, как это ни удивительно, неожиданный подарок. Однажды Эусеби получил посылку с американским адресом отправителя: «Джордж Истмен, Нью-Йорк, США». Эусеби распечатал пакет и сначала не понял, что внутри. В руках у него оказался небольшой твердый предмет, формой напоминающий коробку от детских ботинок. На одной из боковых сторон значилось: «Кодак № 1».
В посылке также оказались инструкция и письмо от некоего Джорджа Истмена. Аудард поддерживал контакты с людьми из разных стран, занимавшимися фотографией, и не было ничего удивительного, что кто-то из них, живший очень далеко, ничего не знал о его кончине и продолжал переписку. Этот самый Истмен прислал Аударду в подарок фотоаппарат. Но где он? Обычно камеры представляли собой величественные артефакты, крепившиеся на прочной и надежной треноге и увенчанные пологом из черного шелка, под которым скрывался фотограф. Любая камера выглядела солидно, а в этой посылке оказалась какая-то странная, мелкая и непонятная штука – жалкий прямоугольный параллелепипед. Эусеби развернул инструкцию и прочел первую фразу. Это была реклама:
В первый момент Эусеби сказал себе: «Это не может быть фотоаппаратом». Но это оказался именно он – первая портативная фотокамера. С этого дня любой человек, способный сделать такую до смешного простую операцию, как нажатие кнопки, мог считать себя фотографом. Эусеби отложил инструкцию и взял в руки письмо: в нем Истмен объяснял, что хочет превратить проклятый аппарат в предмет массового спроса.
Эусеби бросило в озноб: холодная волна пробежала от копчика и до затылка, словно его ужалил скорпион. Если проклятый Истмен добьется своей цели, это приведет к краху фотостудий. Какой в них прок, если всякий ремесленник из Нью-Йорка, Барселоны или любого другого города сможет купить себе камеру? Кто станет платить деньги за одно-единственное изображение, если люди научатся делать сотни фотографий самостоятельно?