Фунгус [litres]

Подобные речи были более понятны для фотографа, но он все еще сомневался. Градоначальник обещал ему помочь. Что за странный маленький предмет у него в руках? Неужто фотоаппарат? О нет, этот не подойдет: Хик-Хик желал получить портрет, сделанный при помощи большой и солидной камеры. Они вдвоем отправились к цирюльнику, и отец Майлис купил у него магниевую вспышку и камеру Зана-Маринетти в придачу. Оказавшись на улице, они сразу сели в фаэтон градоначальника и отправились в путь.

Очень скоро Эусеби Эстрибиль пожалел о том, что ему так ловко запудрили мозги. Кто этот экзальтированный или даже полоумный тип, который дает ему столь таинственное поручение? Чей портрет надо сделать? И к чему вся эта спешка? Возничий все время уклонялся от ответа, слова его звучали расплывчато и неясно. При этом он явно спешил и погонял без передышки белого мула, хотя дорога была крутой и каменистой. Через некоторое время Эусеби почувствовал себя плохо и попросил своего нового знакомого остановиться: у него начинался приступ астмы, и он не мог достать из кармана таблетки, потому что повозку беспрерывно трясло. На протяжении их пути Пиренейские горы стали свидетелями смешной и трагикомичной сцены: отец Майлис, желавший как можно скорее добраться до места, не замечал страданий Эусеби, которому с каждой минутой становилось труднее дышать. Когда возничий наконец притормозил, пассажир его уже посинел. Еще чуть-чуть – и ему конец. Возмущенный фотограф выбрался из фаэтона; он ненавидел самого себя за то, что позволил так нагло себя обмануть, и пожелал немедленно вернуться назад, даже если ему придется идти пешком. Однако один-единственный вопрос городского головы заставил его отказаться от этого намерения:

– Так вы хотите снять фотографию века или не хотите?

* * *

Перемены стали заметны, как только они спустились в долину. Здесь было гораздо прохладнее, словно сменилось время года, и царило безмолвие. Было лето, но птицы молчали, и в полуденный час, когда солнце стоит в зените, не было слышно цикад: их пронзительные рулады не нарушали тишины.

Фаэтон доехал до Вельи. В воздухе городка была разлита неизбывная печаль. Все дома стояли пустые. Эусеби спросил о причине непонятного исхода всех жителей, но отец Майлис ничего ему не ответил. Он выпряг мула и отвел его в стойло, а потом проводил фотографа до последних домов города. Там градоначальник взвалил ему на плечи тяжелую камеру цирюльника, треногу и трубку для магниевой вспышки и сказал:

– А теперь идите по этой дороге.

Фотограф попытался возразить, но попутчик жестом показал ему: «Ступай вперед», – тогда Эусеби сдался и дальше пошел один. Сделав несколько шагов, он остановился и обернулся: градоначальник все еще стоял у обочины с притворной улыбкой на губах и махал ему рукой. Фотограф двинулся дальше, но вскоре опять обернулся – его странного знакомого на дороге уже не было.

Он сам не верил в то, что с ним случилось. Вокруг расстилалась темная, сырая и мрачная долина. Лишайники размером с добрую яичницу покрывали не только деревья, но и обочины. Кругом не было ни души. Громоздкая старая камера, тренога и трубка для магниевой вспышки давили на плечи. Он шел груженый, как мул, а на поясе у него крепилась маленькая камера «Кодак № 1». Выходя из гостиницы, Эусеби не успел надеть пальто, а с гор между тем спускалась прохлада, и ветерок продувал его, проникая в проймы жилета. Единственным оправданием подобного безрассудства могла служить его болезнь: человеку, которому грозит неминуемая смерть, не имеет смысла осторожничать.

Извилистая дорога поднималась в горы. По обе ее стороны тянулся густой и корявый лес. Воздух замер, только ветки колыхались, словно убеждая путника повернуть назад. Эусеби слышал лишь собственные шаги по каменистой почве дороги. Тяжелые темные тучи стального оттенка покрывали небо. Они висели прямо над его головой, словно пористый потолок. Фотограф почувствовал, что ему трудно дышать, но причиной тому был не стрихнин, а ужас.

Отец Майлис не сказал ему, сколько времени надо идти, а уже начинало смеркаться. Будучи городским жителем, Эусеби не знал, что ночь в Пиренеях опускается на землю внезапно: стоит солнцу скрыться за горными хребтами, и свет немедленно тухнет, словно кто-то задул фитиль. И это должно было произойти с минуты на минуту. За следующим поворотом Эусеби увидел, что дальше дорога поднималась круто вверх. Он остановился в сомнениях: ему вовсе не хотелось оказаться в полном одиночестве в темных горах, а о том, чтобы заночевать здесь под открытым небом, не могло быть и речи. Фотограф положил в рот таблетку «Алленбуриса» и стал думать, стоит ли поискать укрытие или лучше вернуться назад. Однако когда он поднял глаза, то вдали, в конце дороги заметил какой-то крупный и неподвижный предмет. Эусеби не сомневался в том, что раньше, когда он открывал коробочку с таблетками, там ничего не было. В сумерках очертания предмета казались расплывчатыми, и фотограф стал осторожно к нему приближаться, чтобы разглядеть получше.