Функция: вы

– Все хорошо? – спросил я и, подойдя, различил срез волос на уровне подбородка, ровный, как от ножа.

– Я помню, – молвила Ариадна. – Стефан сделал это. Для канопуса.

И прежде, чем я опустил покрывало, удивленный ее неожиданно сработавшей памятью, на Ариадну взметнулись черные птичьи глаза.

– Стефан, да?.. – тихо повторил я.

Госпожа М. посмотрела на меня, как собака, распознавшая команду.

– Она понимает его имя, – сказала Ариадна. – Но он видел ее только раз.

– Когда был преемником Минотавра?

Если я и спрашивал, то у самого себя. У той полосы раздвоенного сознания, в котором засели осколки чужих вероятностей. Вы видели ее? Они снова гудели.

Какая она?

Мертвая.

– Вот почему госпожа-старший-председатель уверена, что письмо не повлияло на его решение, – наконец дошло до меня. – Он читал его во всех вероятностях. И делал один и тот же выбор. И как Минотавр, и как нет.

Осколки вспыхивали. Вероятность преломлялась.

– Шесть строчек… – пробормотал я. – Во всем письме самое важное – шесть строчек. Теперь я вспомнил… Это имена. Госпожа-старший-председатель считает, что имя Стефана было среди них. Что он знал об этом. И ничего не сделал. Потому что…

Мы с лабиринтом – на одной стороне?

– Потому что это правильно… ничего не делать.

Разум, вспыхнувший в птичьих глазах, медленно потух. Госпожа М. вернулась к телевизору.

– Получается, – продолжил я, измученно осев на кровать, – он решил не делать того, что сейчас делает Минотавр.

– Имени Хольда в письме нет? – спросила Ариадна.

Я мотнул головой.

– Стефан сказал… ну, сказал бы, что из лабиринта там больше никого. Возможно, имена исключают друг друга. Принадлежат разным вероятностям или что-то такое. Шесть человек… одна функция… я… Я не знаю, Ариадна. Я уже ничего не знаю и не понимаю.

Мозг глох. Я отключался по частям, но все равно пытался что-то вспомнить. Ответом был белый шум в ушах. Приливы и отливы крови.

Я посмотрел на Ариадну и сказал:

– На самом деле, ты знаешь все, что знал он.

Ариадна покачала головой.

– Я знаю только то, что находилось в области его восприятия, когда мы были дубль-функцией. Но то, что он делал как преемник, было до меня. Потом он ни разу об этом не вспоминал.

– Как и о пряди волос, которую срезал. Верно? А ты вспомнила, едва поглядев на нее.

Но Ариадна смотрела и молчала, и в том напоминала госпожу М. сильнее, чем полагалось живой. Стащив рубашку через голову, я обессиленно спросил:

– Почему ты стала раздевать ее?

– Слишком много одежды. Это подозрительно.

– Но чтобы увидеть, что это подозрительно, нужно было снять дождевик, скрывавший одежду.

– Мы пришли после дождя. Здесь сухо. Это логично.

– Тогда почему ты еще в плаще? Он тоже мокрый.

Ариадна подняла руки и посмотрела на свои манжеты.

– Потому что ты его не чувствуешь. – Я поднялся. – Он ничего для тебя не значит. И это создание тоже не должно. Но ты осматриваешь ее. Задаешь мне какие-то вопросы. В глубине своей памяти ты знаешь, кто она и что происходит.

Проковыляв к столу, я закинул рубашку на стул и сам измученно оперся на него.

– Пожалуйста, Ариадна… Попытайся что-нибудь вспомнить. Один я не справлюсь.

– Даже если твои доводы притянуты за уши?

– Особенно, – я выдавил смешок, – если мои доводы притянуты за уши.

По телевизору дремучие леса обратились в горбатые пустыни. Закадровый голос тонул в сухих воющих ветрах. Я мог смотреть документалки вечно, а потому нашел на столе пульт и выключил экран. В черном зеркале отразилось два нечетких силуэта. Один из них стягивал с плеч плащ.

Вернувшись к кровати, я кое-как разулся.

– Во сколько самое позднее мне надо встать, чтобы мы не опоздали? Хотя… нет. Не хочу знать. Просто разбуди за пятнадцать минут до этого.

В ушах гудело сильнее обычного. Я даже уловил какой-то сложный ритм.

– Ты слышишь? – спросила Ариадна.

– О да. Странно, что ты тоже.

Ариадна склонилась к госпоже М.:

– Внутри нее.

И прежде, чем я окончательно понял, что звуки в моей голове реальны, Ариадна сдернула с госпожи М. последнюю футболку.

Я машинально отвел взгляд, чертыхнулся, снова посмотрел на голую спину. По левой стороне ее от плеча до пояса тянулась трещина, как на склеенном блюдце. Ариадна взяла госпожу М. за плечи и опрокинула к свету, в разливы платиновых волос. Слева, в груди, я увидел черную пробоину размером с большое яблоко. Лепестки рассеченной кожи прикрывали ее, как сердцевину цветка.

Я встал рядом. Из госпожи М. доносились звуки. Гудение, шелест, звон, напоминающий полуденные колокола, – сплетаясь, они не походили ни на что.

Ариадна отвела кусок кожи и бесстрастно сунулась внутрь.

– Что там?.. – Я почти не дышал.

Она поводила пальцем в отверстии, прошлась по рубцевидным краям и белым лепесткам, по ветвящимся, истончающимся к животу трещинам:

– Ты скажи.

Я тотчас понял, что она имела в виду. В конце концов, я тоже хотел знать.

Связи вспыхнули и осыпались. Преломления системы завибрировали, прописывая в воздухе исходный код настоящего. Я проморгал тускнеющее золото и поглядел на госпожу М. сквозь уджат.

– Что там? – Ариадна выпрямилась.

– Ничего не вижу, – ответил я.