Наконец Мару встает из-за стола. Сегодня я – его плохая новость.
– Электрической активности мозга недостаточно, чтобы Ариадна проснулась и поняла, что жива, – поясняет он мягко, но сдержанно, как не дающий обещаний хирург. – Однако недавно у Минотавра появилась идея. Разбудить ее за чужой счет. Мы пытались подцепить самостоятельно, но ничего не вышло. Несмотря на то, что Ариадна по-прежнему функция Дедала и напрямую связана с системой, технически она в коме. У нее нет психической деятельности.
– А сам Дедал? – пробормотал я. – Разве он, ну, не может что-то сделать? Изнутри?
– Ирония в том, что для Дедала она оптимизирована лучше прочих. Ариадна поддерживает жизнь контрфункции и при этом, скажем так… не способна попасть в неприятности. Это называется нулевой функцией. Так что он не станет нам помогать. Но ты правильно мыслишь. Если бы Дедал кратковременно авторизировался в Ариадне, как в функции, с большой вероятностью это бы засветило ее мозг в системе, и мы смогли бы ее подхватить.
Он заглядывает в смартфон, но ответа нет, и я молюсь, чтобы Минотавр пропустил его сообщение, как миллион других важных вещей в жизни.
– Неужели нет способа уговорить его помочь? – спрашиваю я, когда экран под нашими взглядами гаснет.
Мару неожиданно смеется:
– Ну нет, малыш. Уговоры – все-таки немножко про людей. Тут другое.
Он осторожничает, но все же подходит ко мне:
– Мне непросто это говорить, потому что Ариадна – хорошая девушка. Она принесла много жертв, и было бы кармически честно, если бы кто-то мог ответить ей тем же. Но то, что честно для одного человека, может быть нечестным для другого. Дары богатого и бедного – не одно и то же. Когда ты отдаешь другому то, что ему нужно, а тебе нет, ты можешь спасти жизнь. Но если ты даруешь то, без чего сам не справишься… неспасенных может быть уже двое.
Я понимаю, что он говорит. Не понимаю только, почему мне.
– Если ни вы, ни Дедал не можете ей помочь…
В коридоре распахивается дверь, и тут не надо быть экстрасенсом, чтобы узнать манеру и шаги и вспомнить, что в лабиринте личный визит иногда быстрее звонков. Игнорируя это, Мару кладет руку мне на плечо. Мы как будто прощаемся у отбывающего поезда:
– Твое будущее никуда не делось. Оно наступает каждый раз, когда ты открываешь по утрам глаза. Пожалуйста. Подумай о том, чего
Минотавр врывается в комнату, как всегда, в амплуа стихийного бедствия. Непредсказуемый и целеустремленный, идет к нам, щурясь от заоконного полудня.
– Ты пришел, – говорит мне, не скрывая торжества.
– Я здесь живу, – отвечаю я, но желудок сводит судорогой.
– Брось, дело не в этом, – фыркает Минотавр и вдруг замечает недоеденную банку тунца. – О. Погоди. Еда.
Мару только хмыкает, наблюдая, как Минотавр меняет курс и хватается за его консервы.
– Возьми в холодильнике новую, – советует он.
– Зачем? Мне эта нравится.
– Потому что чужая?
В ответ Минотавр гримасничает, плюхается в компьютерное кресло и за высокой кожаной спинкой прячется от дневного света.
– Он уже в курсе, что мы придумали?
– Ты, – сдержанно улыбается Мару. – Ты придумал.
– Да без разницы. – Минотавр отмахивается вилкой. – В курсе или нет?
– Ну… – Мару смотрит на меня. – Я рассказал Мише, почему у нас ничего не получается. Как нам мог бы помочь Дедал. И почему он этого не сделает.
– В общем, все самое безобидное.
– Подстелил соломки твоему гению.
Соскабливая со стенок банки остатки тунца, Минотавр задумчиво молчит. Потом спрашивает:
– Ты злишься на меня?
Мару кивает:
– Каждый раз как в первый.
– Ого, – удивляется Минотавр. – Это многое объясняет.
Мару смеется и отворачивается, только я вижу: ему вообще не смешно. И думаю: какого черта. Разве Минотавр знает нас? Разве, упрямо обесценивая наш выбор спасти жизни контрфункций, он хочет по-настоящему знать нас?
Консервная банка грохочет о дно мусорки. Минотавр перехватывает вилку, как карандаш, и чертит ею по столу невидимые линии.
– Ты знаешь, что такое дубль-функция?
Я молча пожимаю плечами.
– Знаешь же. Я рассказывал.
– Ты много что рассказывал.
Линии виляют, теперь это волны. На меня Минотавр не смотрит:
– У каждой функции Дедала есть индивидуальный запас прочности. Как у внутреннего органа. А органы, как известно, складываются в организм. Прочность организма превосходит сумму прочности всех органов. Этот эффект называется синергией. Припоминаешь теперь?
Я смотрю на Мару. Он качает головой.
– Когда одна функция погибает, синтроп перераспределяет нагрузку между оставшимися. Это понятно. Но бывает, что функция изнашивается, не погибая, стареет в биологическом смысле слова, и это не откатишь, как бытовое повреждение. Коэффициент полезности опускается ниже единицы, а в этом интервале математика та еще стерва. Функция с коэффициентом ниже единицы тянет ресурсы с других функций и, в целом, потребляет их больше, чем восполняет. Мертвый груз, пила, ампутация.
Вилка добирается до края стола, задумчиво оглядывается по сторонам. Минотавр хмурится так, будто собирается совершить опасный столовый маневр.