Für Elise (СИ)

Фонтан, показалось Элизе, зажурчал громче, и ей на подол упало несколько крупных брызг. Младенческое лицо как будто бы озорно усмехнулось, и она улыбнулась Гертруде в ответ. С каждым днем, проведенным в Бренненбурге, Элиза уверялась в том, что фонтан обладает собственным разумом, как и многие другие вещи в замке: когда с ней долго не разговаривали, на полу появлялись лужи, а когда Элизе было грустно и она тихонько жаловалась, положив голову на каменные колени, напор воды становился слабее, чтобы не намочить ей волосы.

— Знаешь, что? — сказала она, сложив руки на груди. — Вот… Вот сейчас я возьму и проверю, что там. Даже не проверю — я ведь знаю, что там ничего нет. Жалко, ты со мной пойти не можешь, а то одна я боюсь.

Она была опьянена свалившимся одиночеством и слишком зла после посещения гостиной, чтобы обдумать свою мысль дважды. Пусть Элиза и жутко волновалась, идя по коридорам с крохотными окнами под самым потолком, которые почти не пропускали свет, она понимала, что не сможет спать спокойно, если так и не проверит, что спрятано за механизмом. Ей руководило не любопытство, а непонятная обида на Клааса, и Элизе как никогда сильно хотелось, чтобы последнее слово в их споре все-таки осталось за ней.

Отперев ключом «историю края», она, глубоко вздохнув, переступила порог и зажгла висевшую сбоку лампу. Фальшивые книги за время ее отсутствия никуда не делись и почти не запылились. Элиза встала напротив полки, разглядывая пустой серый корешок и не решаясь потянуть его на себя. Давай, сказала она вслух. Это нужно тебе самой.

Она вытащила книгу до упора. Над головой что-то мерно затикало в такт ее сердцебиению, но меньше, чем через минуту, звук затих. Элиза вернула книгу на место и вытянула снова — тиканье повторилось, но на этот раз она вытащила еще и книгу, стоявшую на соседней полке. Ничего не произошло, но ей показалось, что на этот раз звук был дольше — как будто вторая книга продлила время работы спрятанных шестерней. Собравшись с силами, Элиза вытянула две книги с одной стороны стеллажа и, оббежав его, вытянула две такие же книги с другой. Раздался громкий скрип, заставивший ее вцепиться в стоявший рядом подсвечник.

Нерешительно выглянув из-за книжных полок, Элиза увидела, как один из шкафов отъехал в сторону, пропуская ее в крохотную комнату. Сняв с крючка лампу, Элиза заглянула внутрь. Судя по глубоким царапинам на боковой и задней стенках шкафа, она была не первой, кто пытался сюда пролезть и, наверное, не первой, у кого это получилось. Шагнув в душную, пахнущую пылью и сыростью темноту, Элиза выше подняла лампу.

У дальней стены — стол со сваленным на нём мусором. Прямо около входа — деревянные обломки. За гвоздь, торчащий из деревяшки, когда-то бывшей ножкой стула, зацепился клочок ткани. Все, как и представляла себе Элиза: мусор, пыль и ничего, что обвиняло бы барона в…

В чем?

Кто-то стоял прямо у нее за спиной и ждал, когда Элиза закончит свою мысль.

— Кто здесь?!

Никого.

Ни в «истории края», ни в чулане, никого не было, кроме Элизы Циммерман и ее разыгравшейся от волнения фантазии. Повесив лампу на крючок, она, приложив огромные усилия, задвинула шкаф обратно. Когда тот стоял на месте, впритык к соседнему, царапин сбоку не было видно. Поставив на место несколько книг, упавших с полок, пока шкаф двигался, она отошла на несколько шагов, чтобы оценить общую картину. Все было так же, как и до ее появления.

— Я же говорила ему, — пробурчала она себе под нос, выходя из секции. — Ничего там нет. И в замке, кроме нас с Гертрудой, тоже никого нет.

Последнюю фразу она сказала нарочито-громко, пытаясь успокоить себя. Раньше у Элизы было такое, что ей мерещились разные звуки — то ей казалось, что за стенкой снова начали ругаться родители, хотя на самом деле они молчали, то в моменты, когда отец был не в настроении, ей то и дело слышались приближающиеся тяжелые шаги.

Возвращаясь в дальний зал, она постоянно оглядывалась по сторонам, чувствуя в темноте чей-то недобрый взгляд. В голове всплыла цитата из «Праматери», которую Александр сказал ей в день, когда пришел отец: «Даже самый малый облак на твоем девичьем небе не укрыть от глаз моих». Пусть Элиза так и не смогла осилить «Праматерь» дальше первых десяти страниц, она не могла не отметить для себя, как похож был Александр на одинокого графа, доживавшего свой век в пустом замке. Элиза много думала, пытаясь представить, каким он был в молодости, но у нее ничего не получалось, как будто Клаас был прав, когда сказал, что барон всегда был старым. Она вспоминала молодых офицеров, проезжавших через Альтштадт, но не находила ничего, за что можно было бы уцепиться. Александр казался навечно застывшим в своей усталости, в своей старости, и если в нем и жил когда-то молодой целеустремленный человек, он давно умер.

— Я вернулась, — объявила она фонтану, когда наконец вышла из тоннелей, захлопнув за собой дверь. — И я была права. Только вот…