– Спасибо, господин! Мы очень утомились в пути.
Портье протянул ключ, огляделся и, когда Сольвейг взяла его, наклонился, заговорщически прошептав:
– Только опасайтесь призраков, госпожа.
– Призраков? – так же шепотом переспросила Сольвейг.
– Да, госпожа, призраков, – портье еще сильнее понизил голос, отчего в нем появился присвист. – Это не самый старинный отель в Русе, однако постояльцы не раз слышали здесь странные звуки.
– Лязганье цепей? – усмехнулся Даниэль.
– Зря вы не верите, господин, я говорю чистую правду.
– Я верю вам, – Сольвейг решила подыграть. Портье был настроен весьма решительно.
– Это дух покойного немецкого офицера, – продолжал он, – который повесился в номере триста двенадцать, узнав о поражении в войне, тогда как сам он бросил свой взвод на произвол судьбы.
Даниэль заметно помрачнел, услышав это. Скулы заострились, на них заиграли желваки.
– А тот номер свободен?
– Комната триста двенадцать пустует с тех пор, господин. Но мы не можем поселить вас там и потревожить дух. Ведь всякий, кто встретит его в ночи, рискует лишиться рассудка, а то и самой жизни!
Даниэль поморщился, будто съел слишком холодное мороженое. Портье, решив, что он наконец поверил в историю призрака и в должной мере испугался, закивал:
– Вот видите, господин! Я никогда не вру, – он приосанился, выпятив грудь, и снова заговорил бодрым деловым тоном: – Ваш номер – триста пять, на третьем этаже. Удобства в конце коридора. Помочь вам отнести багаж?
– Нет, спасибо, мы справимся, – Даниэль вручил портье пяток серебряных львов, развернулся и зашагал прямиком к лестнице, сжимая ручку чемодана Сольвейг так сильно, что побелели пальцы. Она поспешила следом.
Номер, вопреки опасениям, оказался довольно скромным – как раз по средствам странствующему коммивояжеру и мороженщице. Он приютился под самой крышей, отчего потолок был немного скошен, и располагал добротной постелью, аккуратной маленькой тумбочкой с кувшином воды на ней, платяным шкафом и туалетным столиком. Из единственного окна открывался прекрасный вид на задний двор: там журчал величественный фонтан, окруженный статуями нагих дев.
Даниэль забросил свой рюкзак в шкаф и опустился на край кровати, накрыв голову. Сольвейг села рядом.
– Вы в порядке?
Он ответил после недолгого молчания:
– Да. Просто… Я не питаю нежных чувств к немецким офицерам. Даже если они всего лишь призраки.
– Даже если призраков не существует?
– Призраки прошлого преследуют всех, фру.
– Вы расскажете мне о них? – робко поинтересовалась Сольвейг.
Даниэль вздохнул:
– Возможно, однажды. Сегодня я слишком устал.
В платяном шкафу нашлись лишние одеяло и подушка. Даниэль бросил их на пол, устроив себе место для сна.
– Скажите, – внезапно спросил он, – как работает ваше бессмертие? Вы ведь не можете умереть от голода или изнеможения?
Сольвейг замерла, поглаживая белое махровое полотенце. Ее захлестнули воспоминания.
– Мне приходилось голодать, – наконец ответила она. – И да, вы правы, я не умру от голода, но он может превратиться в мучительную пытку.
– Простите, что потревожил ваших призраков.
Сольвейг улыбнулась.
– Знаете, здесь хватит места нам обоим, – она кивком указала на кровать. Даниэль от удивления открыл рот. – Я все еще не сомневаюсь в чистоте ваших намерений. Спать на полу – не лучший способ восстановить силы.
– Кажется, мне пора начинать сомневаться в ваших, – рассмеялся Даниэль. – Я не хочу стеснять и смущать вас.
– Мне четыреста лет. Меня трудно смутить, – Сольвейг, не раздеваясь, легла с краю. Поколебавшись, Даниэль последовал ее примеру. Оба молча уставились в потолок.
Комната погрузилась во мрак. На стенах, в отсветах фонарей, плясали причудливые тени – ветер играл с листвой деревьев, мимо проносились автомобили. Сольвейг слушала Русе: чей-то оклик, хлопающие крылья, песня сверчка, журчание фонтана. Она повернулась на бок, разглядывая профиль Даниэля. Он сделал то же. Его лицо было так близко, что Сольвейг могла пересчитать все веснушки.
– Есть лишь один способ прогнать призраков прошлого, – сказала она. – Нужно посмотреть им в глаза.
Призрак прошлого
Даниэль проснулся глубокой ночью от жалобных завываний. Старая армейская привычка спать так, что не разбудит и пушечный выстрел, отмерла за ненадобностью в мирное время. На смену ей явилась новая – вскакивать от всякого шороха, опережая опасность. Поначалу Даниэль решил, что воет ветер, но, прислушавшись, понял – это голос человека. Он стенал и причитал без слов так горестно, что сердце невольно сжалось. Сольвейг уютно посапывала рядом, будто урчала кошка. Даниэль потянулся и невесомо коснулся ее золотых кудрей – они пахли медом и луговыми травами. Прядка рассыпалась между пальцами, как водопад из чистого шелка. Сольвейг наморщила лоб и всхлипнула, не просыпаясь, Даниэль поспешил отдернуть руку. Темнота клубилась вокруг – казалось, ее можно ощутить кожей.