Фургончик с мороженым доставляет мечту

Официант водрузил на стол чашки с ароматным дымящимся чаем и собрал на поднос тарелки.

– Надеюсь, вы остались довольны обменом.

– Обменом?! – Даниэлю показалось, что официант откровенно насмехался над ним.

– Обменом денег на еду, конечно, – на лице официанта расцвела улыбка. Смешные усики дрогнули. – Я всего лишь служащий ресторана, месье, но всегда знаю, что вам нужно.

– Нет, вы слышали это?! – когда официант испарился, как по волшебству, Даниэль вновь попытался воззвать к памяти Сольвейг, но она с нескрываемым восхищением наблюдала за мадемуазель Шанель и пропустила все мимо ушей. – А кто она такая? – смягчился он в надежде получить ответ хоть на один вопрос.

– Как? Вы не знаете? – Сольвейг удивленно вытаращилась на него.

– Боюсь, что нет, фру.

– Коко Шанель, – терпеливо принялась объяснять она. – Дама, которая произвела фурор в мире моды, начав носить брюки.

– Я думал, вам неинтересна мода.

– Мадам Бижу прожужжала о ней все уши.

– Вот как… – Даниэль таки решился взглянуть на столь неординарную личность.

Он обернулся, но обзор закрывала колонна. Тогда он чуть наклонил стул и, чтобы не упасть, уцепился за край стола. Оставалось еще чуть-чуть, совсем немного… как стул покачнулся, рука Даниэля взметнулась в воздух, послышался звон фарфора, а за ним вскрик.

Даниэлю удалось сохранить равновесие, вернув стулу устойчивость, но так и не удалось посмотреть на Коко Шанель. Зато взгляды окружающих на миг задержались на нем. Сам Даниэль видел лишь изумленные глаза своей спутницы. Одна из чашек перевернулась, и горячий чай обжег руку – кожа тотчас покраснела, на запястье вздулось несколько волдырей.

– Фру, вы в порядке? – захлопотал Даниэль.

– Этого не может быть… – прошептала она.

К ним подскочил официант с салфеткой, свернутой кульком.

– Держите, мадам, – он протянул кулек Сольвейг. – Это лед. Приложите его к руке.

– Спасибо… – она последовала совету, все еще ошарашенная. Даниэль не понимал, в чем дело.

– Простите меня, я… – начал было он.

– Это… это… – перебила его Сольвейг. Даниэль переводил взгляд с ее лица на пострадавшую руку. Снова и снова, пока вдруг… Догадка поразила его. Внезапная, острая, точно ружейный штык.

– Неужели?.. – слова застряли в горле.

– Да, – Сольвейг убрала кулек, открывая запястье. – Это ожог. Настоящий.

В ее глазах застыли слезы, но на губах играла улыбка.

– Похоже, я больше не бессмертна, – она наконец произнесла вслух то, что не решался сказать Даниэль.

Все его чувства обострились разом: он услышал гул голосов, ощутил бешеный стук сердца, дурманящий аромат базилика из уцелевшей чашки, шершавую ткань скатерти, на которой теперь красовалось пятно, а затем… укол вины и липкую хватку страха. Даниэль ранил Сольвейг, причинил ей боль, и теперь… Он не мог, да и не хотел оставлять ее одну в мире, который так изменился за четыреста лет, что Сольвейг была бессмертна и невредима. В мире, где на каждом углу подстерегали опасности, в числе которых была и собственная неловкость Даниэля. И почему он не подумал об этом раньше, глупец?!

Вероятно, все это отразилось на его лице, потому что Сольвейг, по-прежнему улыбаясь, протянула через стол здоровую руку и сжала пальцы Даниэля.

– Мое желание исполнилось. Теперь я знаю это.

– И что… – губы пересохли и плохо слушались. – Что вы загадали?

– Быть свободной.

– Вот как?..

– Только я не сразу поняла…

– Что же?

– Я уже обрела свободу, когда согласилась отправиться в это путешествие.

Даниэль сжал ее руку в ответ. Их пальцы переплелись, даря тепло.

– Вы счастливы, фру? – робко спросил он.

– И в этом виновны вы, – рассмеялась Сольвейг, словно прочитав его мысли.

С души, расколовшись на мелкие кусочки, упал камень.

* * *

И все же мир ни чуточки не изменился. Несмотря на неумолимый прогресс, он оставался прежним: прекрасным, грозным, непоколебимым, волнующим, загадочным и немного пугающим. Изменились ли люди? Да, Сольвейг знала это наверняка: люди способны меняться, но только в глазах тех, кому они небезразличны, тех, кто заботится и печется о них.

С того дня, как розовый фургончик с мороженым, парящей серебристой девой и надписью «Un cornet de glace» покинул Варну, прошло уже две недели, и все это время Сольвейг ждала перемен. Она надеялась так страстно и отчаянно, что не заметила, как изменилась сама. Тот же ветер трепал ее платье, то же солнце взирало сверху, те же тучи собирались вдалеке. Но было и что-то иное. Словно течение жизни, прежде незримое и неспешное, ускорилось, закручивая водоворот событий, новых знакомств и чувств. Сольвейг прислушивалась к собственному дыханию и как никогда прежде ощущала острое, словно лезвие поварского ножа, желание быть здесь и сейчас.

Легендарная Эйфелева башня отчего-то казалась ей шатким, неустойчивым сооружением, но Сольвейг хотела понять, о чем говорил Даниэль в тот первый вечер, который толкнул костяшку судьбоносного домино. Она хотела увидеть Париж с высоты, встретить ветер – северный, вне всяких сомнений, – что привел на ее порог незнакомца с севера и навсегда изменил ход игры.