Фургончик с мороженым доставляет мечту

Когда солнце попятилось за горизонт, окрасив белый Париж в золотисто-розовые тона, путешественники вернулись в отель, чтобы освежиться и вскоре окунуться в ночную жизнь города. Сольвейг хотела сохранить каждый миг этого дня, сохранить как сокровище, предназначенное только для двоих, не считая кота. Такие сокровища не тускнели со временем. Они превращались в секретные улыбки, многозначительные переглядывания за столом на семейной празднестве, местечковые шутки, недоступные посторонним. Нежась в горячей ванне, Сольвейг закрыла глаза, ощущая, как прошлое, тяготившее ее долгих четыре века, становится прозрачным, будто вода, как настоящее розовыми лепестками щекочет кожу, а будущее манит ароматом цветов и прованских трав.

* * *

В ресторане «La Colon» царил беззаботный полумрак. Он удачно скрывал недостатки интерьера и дарил гостям ощущение свободы на грани вседозволенности, такой, какую люди могли позволить себе лишь в таинственном мерцании свечей. Здесь рекой лились вино и поэзия – порой чересчур смелая, искренняя, иступленная в своей безусловной, почти первобытной страстности. Слова непременно произносились шепотом, отчего напоминали отдаленный шум дождя.

– Помните наш первый ужин? – наклонившись к самому уху Сольвейг, спросил Даниэль, пока они следом за жеманным официантом пробирались к свободному столику.

Им повезло – это был последний незанятый закуток. Ресторан, по словам официанта, пользовался популярностью у деятелей культуры и видных парижан. Но, несмотря на многолюдность, здесь за каждым столиком сохранялась атмосфера интимности, словно вокруг не бурлила ночь во всех своих безрассудных проявлениях. Усадив гостей на уютный диванчик в углу, скрытый от посторонних глаз одной из множества колонн, официант откланялся, а через миг вместо него появился другой. Невысокий, с тронутыми сединой висками и невероятно живым, почти безумным взглядом. Он тут же принялся хлопотать, протягивая рукописное меню и рассказывая о лучшем в городе выборе вин. Что-то в его движениях и манере говорить – быстро, скомканно и немного загадочно – напомнило Даниэлю другого, такого же странного, суетливого человека, с которым он встречался однажды…

– Простите, – Даниэль прервал пламенную речь о «Шато Лафит-Ротши`льд», – вы случайно не знакомы с месье Жан-Поль-Жаком из Варны?

– Жан-Поль-Жак? – официант покрутил тонкий щегольской ус – единственное, что отличало его от упомянутого господина. – Из розового домика? Нет, вовсе нет.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен. Абсолютно.

– Но ведь вы упомянули розовый домик! – не сдавался Даниэль.

– Прогуляйтесь по Парижу в сумерках, месье, – он развел руками, – все дома розовые.

Даниэль прищурился и посмотрел на Сольвейг. Она лишь хихикнула и пожала плечами. Неужели не заметила сходства?

– Могу я узнать ваше имя? – продолжил Даниэль со слабеющей уверенностью и чувством, будто его водят за нос.

– Конечно, месье, вы можете все.

– И какое же оно?

– Что?

– Ваше имя.

Официант вздохнул, покачав головой:

– Весьма прозаичное, – и с этим удалился на кухню.

– Что это было, как по-вашему, фру? – Даниэль повернулся к Сольвейг.

– Право слово, я не знаю, – она снова хихикнула. – Но это был весьма забавный диалог.

– Разве вы не помните человека, которому отдали свой магазин?

– Признаюсь, с трудом. Я помню, что сочла его чудным. Но, кажется, у него не было таких милых… – Сольвейг приложила палец к верхней губе, изображая усы.

– Он вполне мог отрастить их за то время, что мы были в пути.

Сольвейг окончательно развеселилась.

Вскоре загадочный официант вернулся, принеся заказ. В выборе блюд Даниэль решил довериться его вкусу. На столе появились рататуй, говядина по-бургундски с печеными овощами и паштет из перепелов, источавший такой аромат, что Даниэлю показалось – он насытился одним запахом. Однако урчание в желудке напомнило о необходимости немедленно попробовать каждый из этих кулинарных шедевров. Даниэль смутился, надеясь, что Сольвейг ничего не слышала. Кто бы мог подумать, что он окажется в таком ресторане, рядом с такой женщиной? Куда завела бы его жизнь, не получи он то злосчастное письмо? В безымянную могилу или семейный магазин? Даниэль не представлял, что было бы, женись он на Рози, но благодарил судьбу, что этого не произошло.

В мерцающем полумраке глаза Сольвейг походили на бесконечный синий океан, навеки застывший в ожидании шторма. Даниэль невольно залюбовался тем, как падали на лицо непослушные, налитые червонным золотом пряди, как мелькали хрупкие запястья, когда она подносила ложку ко рту.

Когда официант вновь подошел к их столу, на этот раз с десертом – крем-брюле с карамелью и джемом, – Сольвейг вытянула шею, разглядывая кого-то за его спиной.

– Простите, вы не скажете, кто это?

Он обернулся, проследив за ее взглядом.

– О, это мадемуазель Шанель, она частенько приходит сюда с друзьями.

– Неужели?! – Сольвейг охнула и зажала ладонью рот.

Даниэль изо всех сдерживался, чтобы не посмотреть, ведь это было бы попросту невежливо. Он слышал эту фамилию раньше, но никак не мог припомнить, где именно, и чем так знаменита упомянутая леди.