Фургончик с мороженым доставляет мечту

Она и правда была как море. Отец знал это и старался не призывать на свою голову ее гнев. Они любили друг друга и любили своих детей. Родители редко ссорились или не соглашались в чем-то, кроме одного…

Сольвейг прервалась, подняла дрожащие веки и взглянула на Даниэля. В свете звезд ее лицо казалось белее обычного и словно мерцало. В этот миг он ясно осознал, насколько в самом деле Сольвейг далека от него, хоть их руки по-прежнему соприкасались. Она принадлежала другому миру, другой эпохе. Даже если сама она в сущности не была ведьмой, здесь и сейчас под ее тонкой холодной кожей струилась сила, древняя магия диких северных племен.

– В нашей деревне и близлежащих селах ходила легенда, – наконец она снова заговорила. – Будто раз в году к нашим берегам подходит чудо-рыба. Плод любви кита и дельфина из далеких южных широт. Говорили, ее плавник блестит, как сотня лун, зубы остры, как кинжалы, а когда она, подобно киту, пускает вверх фонтан воды, он бьет в самое небо, и потому оно так похоже на океан.

А еще говорили, тот, кто поймает ее, покорит море раз и навсегда. Мой отец был одержим этой рыбой. Это была его мания, страсть и безумная мечта… Он плел самую прочную и самую большую сеть, чтобы поймать рыбу. Ждал, когда она снова покажется близ деревни. Мать же считала, что это все пустое. Она говорила, что рыба – это древнее божество, и тот, кто объявит на нее охоту, обречет себя и всю свою семью на погибель. Но отец не слушал…

И вот, когда по округе прошел слух, будто рыбу видели неподалеку, отец собрался в море. Мать чувствовала беду, хотя небо было ясным, а вода спокойной. Она умоляла отца не уходить, но он остался суров и непоколебим. Его глаза блестели, он сказал: «Молись за меня, Кайе, молись богам, в которых веришь, молись моему богу, и он свидетель – я вернусь к тебе верхом на чудо-рыбе». И ушел, взяв с собой и моего брата. Еще несколько мужчин отправились с ними. Среди них был и тот, кто должен был однажды стать моим мужем.

– Так у вас был жених? – слова вырвались быстрее, чем Даниэль успел понять, что говорит.

Сольвейг улыбнулась.

– Олаф. Я никогда не любила его, как и он меня, но он был добрым другом и славным рыбаком, а для наших краев этого достаточно, чтобы вместе пережить не одну зиму.

Дракула, увидев смятение хозяйки, подобрался ближе, но не решился по обыкновению положить голову ей на колени. Он растянулся на одеяле, прикрыв глаза, хоть уши его подрагивали – кот ловил каждое слово.

– Едва лодки скрылись из виду, мать завела песню. Она пела так громко и яростно, как никогда прежде. Мелодия то поднималась к небу, то падала на самое дно. Мать пела и пела, без устали, не прерываясь ни на миг, пока мы сушили рыбу, пока сшивали шкуры. Ее руки дрожали. Она исколола костяной иглой все пальцы, но продолжала петь, взывая к милости своих духов, умоляя их пощадить непутевых мужчин, – Сольвейг вдохнула, рвано и судорожно. – Потом говорили, что это она накликала шторм…

Ветер пришел с моря. Он появился ниоткуда. Еще миг назад в небе сияло солнце, а теперь его заволокли тучи. Деревня погрузилась во мрак. За всю свою жизнь я не смогла бы вспомнить такой яростной бури. Молнии исполосовали небо. Дождь обезумел и молотил по крыше нашей лачуги, словно щупальца морского чудовища обрушивались на нее снова и снова. Мне казалось, ветер подхватит нас и унесет вместе с домом. Все море обратилось в пену.

Это продолжалось два дня и две ночи. И все это время мать не переставала петь. Когда я забывалась тревожным сном, то слышала ее голос. Он становился тише и тише, а стихия не унималась. Два дня и две ночи… на третий мать охрипла и больше не произнесла ни слова. На третий день к нашим берегам прибило то, что осталось от лодок. Море так и не вернуло тела, – по лицу Сольвейг беззвучно текли слезы. Она замолчала, и Даниэль не решился прервать ее скорбь. – Когда все закончилось, и небо снова прояснилось, я была вне себя от горя. Оно росло и ширилось во мне, в тишине опустевшего дома. Мать не плакала, не скулила, она просто сидела, бледная, как собственная тень, уставившись в одну точку.

Я не могла вынести этого, и как-то ночью, сбежав в овраг, где мы с братом играли детьми, увидела падающую звезду, как сейчас, – она подняла голову к небу, одинокая слезинка скатилась на грудь. – Я хотела лишь одного. Я попросила, чтобы люди жили вечно и их жизни не отравляли безумные мечты…. Тогда я и представить не могла, что желание сбудется.

Вскоре мать заболела и сгорела за пару лун. Я осталась совсем одна и стала изгоем в родной деревне. Люди шептались за моей спиной. Ведь это мой отец подбил тех мужчин последовать за ним, а мать призвала шторм. Они не знали, о чем она пела, но слышали угрозу в самом ее голосе. Так проходили мои дни, которые складывались в годы. А когда я перестала стареть, меня и вовсе сочли ведьмой. Люди решили, что мать принесла жертву морю, чтобы я могла жить вечно. И вот однажды они пришли за мной…