Фургончик с мороженым доставляет мечту

Теперь, когда в их маленьком доме на колесах – Сольвейг поймала себя на мысли, что действительно считает фургон домом, – воцарился мир, она с нетерпением ждала встречи с подругой и человеком, спасти которого ей следовало очень давно. Кольцо с изумрудом, завернутое в тряпицу, лежало на дне чемодана: мечта звездочета – самая чистая и светлая из всех, что Сольвейг доводилось держать в руках.

Постоялый двор, а ныне гостиница с прекрасным видом на реку Орб, к радости Сольвейг, был там же, где и прежде. Стены его, подточенные временем и водой, нависали над грудой серых одноэтажных домиков, которые, точно диковинные грибы, росли вдоль пляжа. Внутри, как и много лет назад, царил застоявшийся запах сырости, и потому желающих провести здесь ночь было не слишком много. И все же эти места оставались дороги сердцу Сольвейг.

Предаться воспоминаниям не удалось – Аннет обрушилась на нее как ураган, едва не снеся с ног.

– Так быстро? Как ты успела? – удивилась Сольвейг, выбравшись из удушающих объятий.

– На самолете, дорогая, как же еще! – Аннет сияла беспечной улыбкой. Путешествие действительно пошло ей на пользу. Или дело было в мечте?

За спиной Аннет маячил другой призрак прошлого. Тодор выглядел посвежевшим: причесанным, одетым в новый, выглаженный костюм.

– Прости, что набросился на тебя тогда, – и все же голос был слаб. – Ты привезла ее? Неужели это правда?..

Сольвейг кивнула.

– Идемте наверх, – она оглянулась на скучающего за стойкой портье. – Нам не нужны лишние глаза и уши.

От внимания Сольвейг не укрылось, как Аннет взяла Тодора под руку, поднимаясь по лестнице. Даниэль подхватил поклажу. Дракула побежал впереди, то и дело оглядываясь на процессию.

В номере было душно, и Сольвейг распахнула окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Несколько секунд она любовалась видом: каменный мост – потомок Средневековья, неспешно гуляющие по нему туристы, цветные дома по ту сторону реки. Когда все расселись, – Даниэль по обыкновению устроился на краю кровати, Дракула взобрался ему на колени, Аннет, обмахиваясь шляпкой, заняла кресло, – Сольвейг достала из чемодана тряпицу. Тодор, который в нетерпении остался стоять посреди комнаты, вздрогнул.

– Я не стану больше терзать тебя ни минуты, – развернув тряпицу, Сольвейг протянула ему кольцо. Сверкнул изумруд, заключенный в серебряном ободке.

Едва дрожащие пальцы Тодора сгребли кольцо, номер затопила мерцающая тьма. Сотни синих и зеленых огоньков взметнулись в воздух и тут же, кружась, осели на потолке. Они собрались в созвездия, и их холодный свет засиял, словно дневной. Привычное волшебство вновь поразило Сольвейг своей красотой.

Оно иссякло спустя миг. Сольвейг моргнула, а когда открыла глаза, все было по-прежнему. Изменились только выражения лиц. Даниэль удивленно озирался по сторонам, Аннет хлопала ресницами, Тодор же… словно другой человек стоял напротив Сольвейг, сжимая в руке кольцо. Казалось, что звезды, мгновение назад украшавшие потолок, теперь искрились в его глазах. От былого безумия не осталось и следа. Он снова был тем отчаянным романтиком, что появился на пороге «Фургончика» пятьдесят лет назад.

Тодор и сам не мог поверить, что его мучениям пришел конец. Он схватил руку Сольвейг и принялся трясти.

– Спасибо! Спасибо тебе! – а следом кинулся к Даниэлю. – И вам!

Аннет вмиг очутилась рядом и бросилась Тодору на шею. Он обнял ее, а затем поцеловал. Сольвейг, не выдержав, рассмеялась. С души упал еще один камень. Она вдруг подумала, что даже если сама никогда не станет смертной, то будет хранить этот момент у самого сердца до скончания времен.

– Так вот, значит, как? – спросила она, улыбаясь во весь рот.

– Вот так! – Аннет оторвалась от Тодора и заключила в объятия подругу, зашептав на ухо: – Все было не зря. Компас привел меня к нему.

Сольвейг украдкой взглянула на Даниэля. Он выглядел на удивление расслабленным в компании двух людей, которых когда-то поймал на воровстве.

Тодор подошел к окну, высунулся наружу и задрал голову вверх, к небу. Спрятав глаза от солнца ладонью, он шумно вдохнул, словно сто лет просидел в темнице, глубоко под землей.

– Знаете, я никогда не умел смотреть под ноги, но так ни разу и не споткнулся, – сказал он с усмешкой. – Мои родители были бедны, но деньги не волновали их. Они научили меня видеть красоту там, где ее не замечали другие. Мать всегда тянуло к земле, она любила копаться в огороде, привечать каждый тщедушный росток жизни, чтобы дать ему шанс. А отец… он смотрел на небо. «Это и есть крыша над головой, сынок, – говорил он. – Что же еще надо? Пока небо не рухнет на нас, все поправимо». Он знал все приметы и мог с точностью определить погоду, слушая птиц или глядя на ранний восход.

Тодор обернулся, сложив руки на груди.

– А я пристрастился к звездам. Мне нравилась их недвижимость, надежность. Для меня звезды были тем единственным, на что можно положиться при любой погоде и любом урожае. И хоть порой они скрывались за тучами, я знал – они там, далекие маяки, способные указать путь даже во тьме.