Фургончик с мороженым доставляет мечту

Чем ближе фургон подбирался к центру, тем сильнее слепил глаза блеск до скрипа намытых витрин, за которыми красовались манекены, наряженные в элегантные шляпки, платья и костюмы. Перед витринами толпились юные девушки. Они шептались и изредка вздыхали, но не решались зайти внутрь, туда, откуда богатые парижанки выходили в сопровождении лакеев, несущих коробки и чехлы, боясь оступиться или измять новый, изысканный наряд. Сольвейг посмеивалась – ее больше не заботило, что пара платьев, в которых она проехала половину Европы, давно вышли из моды. И все же она понимала – это особенный, почти сказочный мир, соприкосновение с которым было таким желанным для каждого, кто однажды мечтал покорить высший свет.

На розовый фургон привычные ко всему парижане почти не обращали внимания. Даже надпись «Мороженое в рожке» и серебристая фигурка на капоте – свидетельство того, что автомобиль прибыл из-за океана, – не вызывали интереса. Поначалу Сольвейг удивлялась, но потом поняла – фургон с мороженым здесь не редкость. Впрочем, как и другие удивительные новшества: такого количества машин, автоматов и механизмов она не видела нигде. Париж действительно был колыбелью современной культуры. И все же Сольвейг с трудом представляла себя здесь. Во всем своем великолепии город казался ужасно неуютным, словно с каждой улицей, каждой нарядной площадью она пролистывала страницы книги о чужой, роскошной, жизни, в которой не было места дочери рыбака.

У Лувра собралась огромная очередь из желающих приобщиться к искусству. Здесь, как нигде в Париже, одновременно звучало множество языков: люди разного достатка из разных стран медленно продвигались вперед, переговариваясь каждый на свой лад. Внутрь пускали небольшими группами, но и снаружи было на что посмотреть. Огромное, величественное здание из белого, чуть потемневшего от времени камня окружало и нависало над головами, точно немой страж – свидетель смены эпох и поколений. Один старичок с пышной растительностью на лице и невероятно проницательным взглядом посоветовал Даниэлю посетить Лувр поздней осенью, когда поток туристов «иссякает и мелеет, будто ручей в засушливую погоду». «А еще, – добавил он, дипломатично кашлянув, – я совершенно уверен, что туда не пускают с котами». Сольвейг оглянулась на Дракулу, который развалился неподалеку, подставив солнцу мягкий животик, и хотела было спросить, как старичок догадался, что это ее кот, но тот уже исчез. Растворился в мерцающем зное, точно мираж.

– А вам не показалось, что это Анатоль Франс? – задумчиво протянул Даниэль, потирая подбородок.

– Неужели? – Сольвейг удивилась. – А впрочем…

Кем бы ни был этот загадочный господин, они решили последовать совету. В конце концов, картины никуда не денутся, ведь искусство, в отличие от путешественников, не стеснено временем.

Знаменитые жареные каштаны, что продавались прямо на улице, близ площади Конкорд, на вкус оказались подозрительно похожими на вареную фасоль. А фонтан Согласия – величественное строение, окруженное статуями, совсем не давал прохлады. Вокруг толпились туристы, щелкали затворы фотографических аппаратов. Дети ловили брызги и радостно верещали. Одна статная дама тайком бросила в фонтан пенни. Она воровато огляделась, будто собиралась совершить немыслимое преступление, достала из тонкого портмоне монетку и, зажмурившись, отправила ее в воду – при всей своей противоречивой натуре этот город стоил того, чтобы вернуться. Заметив, что за ней наблюдают, дама приложила палец к губам, совсем несолидно, как-то по-мальчишески игриво подмигнула Сольвейг и поспешила по своим делам.

Во время ленивой прогулки по Елисейским полям Дракула был вероломно облаян. Он по обыкновению бежал впереди, изредка оглядываясь на Сольвейг и Даниэля, чтобы не упустить из виду, когда навстречу попалась мадам с собачкой – кудрявым пудельком на поводке. Мадам, как истинная француженка, лишь сморщила свой французский, с легкой горбинкой, нос и совершенно по-французски, чуть надменно окликнула пуделька: «Идем, Жерром». Поравнявшись с котом, – кто вообще позволил котам разгуливать самим по себе?! – Жерром последовал примеру хозяйки и прошествовал мимо, гордо задрав голову. Дракула ответил тем же. Они разминулись, как два величественных фрегата в океане: каждый остался при своем. Сольвейг была счастлива. Она от души смеялась, пока Дракула не взглянул на нее с укоризной, как бы спрашивая: «Это все потому, что я – кот?». Тогда Даниэль взял ее под локоть и прошептал:

– Кажется, с ним лучше не шутить, фру.

Сольвейг, не сдержавшись, прыснула снова.