Фурии Кальдерона

Не прошло и минуты, как из-за поворота показался Бернард. Брусчатка под его ногами колыхалась волной, и земля несла его вперед, как листок по океанской глади. На нем был зимний охотничий наряд – плащ из шкуры танадента, покрытый черными, похожими на шерсть перьями, не позволявшими холоду забраться внутрь даже в самую морозную ночь. В руке он держал самый тяжелый лук с наложенной на тетиву стрелой, а глаза, запавшие сильнее обычного на потемневшем лице, настороженно обшаривали взглядом окрестность.

Доминус приближался к ним со скоростью бегущего человека. Только когда он подошел к двум путникам, земля под его ногами улеглась и последние несколько шагов он проделал сам.

– Дядя! – крикнул Тави и бросился к нему, раскинув руки для объятия. – Благодарение фуриям! Я так боялся за тебя!

Бернард положил руку Тави на плечо, и пареньку показалось, будто дядя немного успокоился. Потом тот мягко, но решительно отстранил Тави от себя.

Тави уставился на него, и в животе его неприятно похолодело.

– Дядя? С тобой все в порядке?

– Нет, – негромко буркнул Бернард, не сводя взгляда с лица Тави. – Я был ранен. И еще несколько человек пострадало – все из-за того, что я гонялся с тобой за овцами.

– Но, дядя… – начал было Тави.

Бернард взмахом руки остановил его, и голос его стал жестким, почти сердитым.

– Я знаю, ты не нарочно. Однако из-за твоей оплошности пострадали мои люди. Твоя тетя чуть не умерла. Мы возвращаемся домой.

– Да, дядя, – подавленно пробормотал Тави.

– Мне жаль поступать так, но про тех овец, Тави, можешь забыть. Похоже, кое-каким вещам ты так пока и не научился.

– Но я же… – сделал еще одну попытку Тави.

– Помолчи, – угрожающе рявкнул рослый доминус, и Тави ссутулился, стараясь сдержать слезы. – Все решено. – Бернард отвел наконец взгляд от Тави. – Это еще кто, во`роны меня побери?

Тави услышал шелест платья – рабыня присела в почтительном реверансе.

– Меня зовут Амара, господин. Я спешила из Ривы в гарнизон с посланием от моего господина и заблудилась в грозу. Мальчик нашел меня. Он спас мне жизнь.

Тави испытал короткий прилив благодарности к рабыне и с надеждой посмотрел на дядю.

– Ты оказалась в лесу в эту грозу? Что ж, судьба милостива к дуракам и детям, – заметил Бернард. Потом хмыкнул и посмотрел на нее внимательнее. – Ты у нас, случайно, не из беглых, нет?

– Нет, господин.

– Ладно, там видно будет, – буркнул Бернард. – Ступай со мной, красотка. И не вздумай бежать. Я могу стать очень неприятным и раздражительным, если мне еще и тебя придется выслеживать.

– Да, господин.

Бернард кивнул и снова повернулся к Тави. Голос его стал суровее.

– Как только вернемся домой, парень, марш к себе в комнату и сиди там, пока я не решу, что с тобой делать. Ясно?

Тави потрясенно уставился на дядю. Тот никогда еще не вел себя так. Даже когда он задавал Тави порку, в голосе его не звучало такой ярости. Бернард всегда полностью владел собой. Глядя на него снизу вверх, Тави невольно испытывал трепет перед его фигурой, перед жестким сердитым блеском в глазах, перед силой его здоровенных лапищ. Он не осмелился говорить, но не прекращал молча молить дядю о прощении, всем своим видом показывая, как раскаивается, как хочет, чтобы все было по-прежнему. Он смутно понимал, что плачет, но теперь ему было все равно.

Лицо Бернарда оставалось жестким, словно высеченным из гранита – и таким же беспощадным.

– Ты понял, парень?

Все надежды, которые еще оставались у Тави, рухнули под этим взглядом, испарились от жара, излучаемого дядиным гневом.

– Понял, дядя, – пролепетал он.

Бернард отвернулся и зашагал по тракту обратно к дому.

– И пошевеливайся, – бросил он, не оборачиваясь. – Я и так слишком много времени потратил на всю эту чепуху.

Тави понуро поплелся за ним. Накануне, поймав пытавшегося удрать на поиски овец Тави, дядя и вполовину не был так зол. Что случилось с тех пор? Что могло так разъярить дядю? Ответ пришел почти мгновенно. Кто-то, кто был ему дорог, тоже пострадал из-за этой истории. Его сестра Исана. Неужели она и впрямь чуть не умерла? Ох, фурии, неужели все так ужасно?

Только тут до Тави начало доходить, что он лишился чего-то куда более важного, чем овцы или статус опытного подпаска. Он лишился дядиного уважения. Бернард никогда не обращался с ним так, как остальные: он не выказывал к нему жалости из-за отсутствия у него фурий, никогда не презирал его за неопытность. Особенно заметно это стало в последние месяцы. Их отношения превратились в своеобразную дружбу, какой у Тави не было ни с кем другим, в ненавязчивую взаимную привязанность двух почти равных людей. Это не были отношения взрослого и ребенка. Это медленно, исподволь складывалось несколько последних лет – с тех пор, как Тави стал подпаском.

И это ушло. Тави и не задумывался о том, что это у него было, – и оно ушло.

И овцы тоже.

Как и его шансы на будущее, на жизнь где-нибудь вдали от этой долины, от положения лишенного фурий урода, ублюдка, плода случайной связи с солдатом из легиона…