Фурии принцепса

– Право, очень жаль, – рассуждал Бренсис. – Я надеялся, что вы немного побрыкаетесь, графиня. А вы оказались хрупкой. Те, кто погружаются так быстро и так глубоко, уже не возвращаются. Верно, малютка Лисса?

Амара ощутила дрожь стоявшей рядом девушки.

– Да, господин. Они не хотят возвращаться.

Бренсис остановился перед Амарой, слегка улыбнулся:

– Бьюсь об заклад, у нее недурные ножки. Очень длинные, очень стройные, очень сильные.

– Да, господин, – согласилась Лисса.

Амара почувствовала, что сонно улыбается в ответ Бренсису.

– Снимай и штаны, Амара, – с тихим рыкающим обещанием в голосе распорядился он.

– Да, господин, – сонливо протянула Амара. Мокрая кожа брюк липла к онемевшим от наслаждения ногам. – Я… они очень тесные, господин.

– Тогда замри, – с усмешкой приказал Бренсис. – Совсем замри. – В его руке блеснул кинжал со зловеще, завораживающе острым кончиком, и Бренсис встал на колени перед ванной. – Скажите, графиня, – пробормотал он, – вы здесь по приказу Гая?

– Да, господин, – так же тихо ответила Амара.

Она смотрела, как острие кинжала, несомненно усиленное фуриями Бренсиса, легко разрезает края ее кожаных штанов над щиколотками. Он медленно повел лезвие вверх, срезая с нее одежду, как мальчишка – кожуру с яблока.

– А ваш муж? – спрашивал Бренсис. – Он ведь не умер, а?

– Нет, господин, – сонно отозвалась Амара. Нож скользнул по ее икре. Она задумалась, почувствует ли, если такое острое лезвие вскроет ей кожу. И не покажется ли ей это в нынешнем состоянии приятным.

– Где он? – продолжал Бренсис.

– Где-то поблизости, господин, – ответила Амара, чувствуя, как нож проходит у колена. – Точно не знаю.

– Очень хорошо, – одобрил Бренсис и поцеловал ее в обнажившуюся подколенную ямку.

Амара содрогнулась, предвкушая.

– Что он намерен делать? – спросил Бренсис, продвигаясь выше по ее ляжке.

– Ждать моего сигнала. – Бренсис угрюмо улыбнулся, когда нож, вскрыв обтянувшую бедро штанину, двинулся выше.

– К чему?

– К освобождению пленников, господин.

Бренсис рассмеялся:

– Большие замыслы! И каким будет сигнал к началу? От тебя, я вижу, немного осталось, но, когда возьмем и его, я позабочусь, чтобы тебе разрешили шептать ему при вербовке.

Металл скрежетнул по металлу, и Бренсис, озадаченно насупившись, придержал руку.

Амара опустила глаза к обнажившемуся бедру, на белой коже которого в самой верхней части блестел ошейник, несколько часов назад надетый мужем.

Бренсис выпучил глаза – понял.

Амара вызвала Цирруса и выбросила вперед руки. Перехватив руку с ножом, она вывернула Бренсису запястье в сторону большого пальца – рывок застал его врасплох, он не успел ответить на него даже с обычной мужской силой, тем более усилить сопротивление фуриями. Нож вывалился у него из пальцев, и Амара тут же его подхватила – движением, которое в ее ускоренном восприятии выглядело ленивым и точным.

Бренсис к тому времени вцепился в своих фурий ветра, попробовал заслониться ладонью, но скорости ему не хватило. Амара ладонью шлепнула его по руке – и мгновенным движением рассекла заостренным фуриями кинжалом обе артерии на горле.

Кровь хлынула потоком, облаком. Она горячо расплескалась по обнаженному бедру и туловищу Амары, та пошатнулась, выбитая из равновесия стремительностью собственного удара, и выпала из ванны на ту сторону, куда Бренсису было не дотянуться.

Молодой алеранский патриций выгнулся назад, забил руками. Один сжатый кулак, попав по краю деревянной ванны, разбил ее, и мыльная пена с пятнами крови растеклась по полу. Развернувшись, он замахнулся на Амару, случайно задел плечом Лиссу, отшвырнул ее, как куклу.

– Сигнал? – зашипела Амара, чувствуя, как поет все тело, подожженное яростью и вытекающим из ошейника на бедре, пронзающим насквозь блаженством. – Сигналом будет твой труп, предатель. До моего мужа тебе не дотянуться.

Он пытался что-то сказать, но не издал ни звука – кинжал рассек ему и дыхательное горло.

Такого могущественного заклинателя фурий, как Бренсис, почти невозможно достать без помощи фурий сравнимой силы.

Но только почти.

Последний отпрыск дома Каларов осел на гостиничный пол, сдулся, как проколотый пузырь с водой. Его кровь смешалась с душистой пеной.

Ни один звук не выдал убийства.

Амара отшатнулась к стене, отгоняя по-прежнему наводимое ошейниками блаженство. Ей хотелось – очень хотелось – опуститься на пол и снова отдаться наслаждению…

…но ошейник на ноге от одной этой мысли прекратил изливать экстаз. Она сама потребовала запрещающих такое поведение приказов. При попытке их нарушить наведенный восторг сменился бы страшной болью, и при одной мысли о ней в Амаре неудержимо вскипел ужас.