Фуше

Фуше увеличил число полицейских комиссаров в главных городах империи. Под надзором министра полиции находились жандармерия, все государственные тюрьмы и выдача паспортов. Основу секретных фондов министерства полиции составляла плата, взимаемая за паспорта, и налоги с игорных домов, а также всякого рода сомнительных заведений. Видимо, как раз по поводу последних герцогиня д’Абрантес писала: «Фуше, человек нравственный… велел однажды схватить жительниц Дворца равенства и других мест для того, чтобы заставить их иметь билеты. Он хотел порядка в самом пороке»^{450}. Но главное, чего он хотел и чего в конце концов добился, были деньги.

Водворившись в привычном кабинете отеля Жюинье, Фуше проводит политику, провозглашенную им прежде. Полиция, заявляет он, должна не столько заниматься репрессиями, сколько в корне пресекать любую попытку антигосударственной и антиобщественной деятельности. Для этого, как и раньше, первостепенное значение имела разветвленная система полицейского надзора и слежки. «Я, — хвастал Фуше, — возродил старую полицейскую максиму: три человека не должны встретиться и поговорить по душам без того, чтобы министр полиции не узнал об этом на следующее же утро»^{451}. При этом, по мнению министра полиции, вся «профилактическая» работа должна быть скрыта от глаз публики. «Полиция, — наставлял Фуше своих подопечных, — является властью регулирующей, она всюду ощущается, но нигде не заметна; внутри государства она занимает место той власти, которая поддерживает во вселенной гармонию небесных тел, и точность действий ее нас поражает, хотя мы не можем разглядеть ее причину»^{452}.

Когда префект Парижа Дюбуа издал распоряжение о том, что все возвратившиеся на родину эмигранты должны еженедельно являться в полицейский участок для регистрации, Фуше его отменил, как «плохо задуманное и бессмысленное» постановление. Объясняя свое решение в бюллетене императору, министр писал, что распоряжение Дюбуа, действительно, «плохо задумано, так как подобная мера не является необходимой даже в те времена, когда государству угрожают серьезные потрясения; бессмысленно, так как любой надзор теряет смысл, когда о нем объявляют заранее. Единственно действенными следует признать те средства, которые никому не известны…»^{453}.

Исполняя распоряжения повелителя, Фуше никогда не действует импульсивно и поспешно. Сознавая мощь своего ведомства, он не желает «употреблять ее на безделки…». Вскоре по учреждении почетного Легиона[64], — вспоминал Бурьенн, — как это была пора цветов, то молодые люди в Париже стали для забавы носить в петличке красную гвоздику, которая издали несколько обманывала[65]. Бонапарте, узнав об этом, принял шутку сию очень неблагосклонно, послал за Фуше и хотел, чтобы брали под стражу всех, позволявших себе обращать таким образом в посмеяние его новый орден: Фуше удовольствовался ответом, что он посмотрит, что они будут делать осенью и (властелин) понял, что часто сообщают важность пустякам, если их удостаивают слишком большого внимания»^{454}.

Как и до своей отставки, Фуше не пренебрегал возможностью использовать своих секретных агентов за границей. В этой специфической сфере деятельности министр полиции даже достиг немалых успехов. Так, агент Фуше Меэ де ла Туш, «член» несуществующего Якобинского комитета в Париже, проник в Лондон, связался с графом д’Артуа, выудил у англичан 160 тыс. фунтов стерлингов и разоблачил подрывную деятельность британских дипломатических представителей за границей. «Монитёр» с торжеством опубликовал добытую в Лондоне информацию^{455}.

В феврале 1805 г. заслуги Фуше были отмечены высшей наградой Франции — большим крестом ордена Почетного легиона. Таким образом, сенатор, министр полиции, член Государственного совета империи, депутат от Экса, его превосходительство г-н Жозеф Фуше стал еще и кавалером ордена Почетного легиона.

Однако жизнь любого человека, какой бы пост он ни занимал и как бы ни был осыпан почестями, подвержена тысячам случайностей. Одна из тех, которых не может избегнуть никто, — смерть близких людей. В июле 1805 года Фуше пишет Мюрату[66]: «Мое сердце преисполнено скорби. Я только что потерял одного из моих детей. Это событие разрывает мне сердце. Позаботьтесь о здоровье ваших. Потеря ребенка — величайшее несчастье»^{456}.