Фуше

Современники отмечали относительную самостоятельность Фуше в управлении своим ведомством, ибо он, «получив право считать себя необходимым, руководил делами несколько с высоты, щадя все партии по своей системе, чтобы сделать себя полезным для всех»^{466}. Этот недопустимый «либерализм» шефа полицейского ведомства и его самостоятельность, о которой писала г-жа де Ремюза, вряд ли могли понравиться такому деспоту, каким был Наполеон. Жозеф пытается исправить дурное мнение императора о себе своей не знающей границ услужливостью и аффектированной преданностью. Фуше, как всегда, ловит на лету любое повеление Наполеона; нет дела, от которого бы он отказался. Для него не существует мелочей. Летом 1805 г. он изумляет изящную жительницу Клиши г-жу Рекамье своим вниманием и постоянными визитами. Причину столь внезапно возникшего интереса к ее делам Фуше объявляет не сразу. Однажды, оставшись с дамой наедине, министр полиции заводит речь о герцогине де Шеврез, сначала отказавшейся от чести быть фрейлиной императрицы, а теперь одумавшейся после того, как ей намекнули, что ее имущество может быть без проволочек конфисковано в казну. После такого лукавого вступления Фуше доверительно сообщает г-же Рекамье о том, что император хорошо ее помнит и, наконец, советует ей просить место при дворе, обещая, что он, Фуше, ей это «устроит». Вежливый отказ собеседницы не смущает министра. Когда вскоре г-жа Рекамье навещает Каролину Мюрат, живущую по соседству в Нейи, она встречает там неизбежного Фуше. Министр полиции при поддержке хозяйки дома снова принимается уговаривать г-жу Рекамье представиться ко двору, но «осада» великосветской львицы вновь оканчивается ничем. Позже, явившись в Клиши, тоном, не терпящим возражений, он заявляет: «Вы не можете более отказываться; ныне не я, а лично император предлагает вам должность придворной дамы[70], и я послан… чтобы предложить ее Дам от его имени»^{467}.

Мадам Рекамье

Тем не менее г-жа Рекамье отклоняет предложенную честь и Фуше ни с чем возвращается в Париж. В данном случае интересен не итог, а последовательность действий Фуше. «Операция Рекамье» носит на себе отпечаток руки опытного мастера. Умение смутить собеседника, устрашить его, польстить его самолюбию, — все это вместила в себя эта частная и ничтожно малая акция министра полиции Наполеона.

Впрочем, если у Фуше хватает времени на то, чтобы обхаживать прекрасную Жюльетту Рекамье в ее загородном доме, у императора находится время, чтобы следить за репертуаром парижских театров, спектакли которых могут вызвать у зрителей нежелательные ассоциации. «Мне кажется, — пишет ему Наполеон из Милана 1 июня 1805 г., — что успех трагедии «Тамплиеры» привлекает умы к этому периоду французской истории. Это очень хорошо, но я не думаю, чтобы можно было допустить играть пьесу, сюжет которой был бы взят из времен, слишком близких к нам. Я читал в одной газете, что хотели ставить трагедию из времен Генриха IV, но эта эпоха недостаточно удалена от нас и может разбудить страсти. На сцене необходимо немного античности и, не стесняя театра, я думаю, вы могли бы помешать этому, не показывая своего вмешательства. Вы могли бы поговорить об этом с Ренуаром, у которого, по-видимому, есть и талант. Почему не попросить Ренуара написать трагедию о наследовании одной династии другой. Оратория о Сауле именно такова: великий человек наследует выродившемуся царю»^{468}. Фуше, естественно, с примерным рвением исполняет поручение, отчего, однако, доверие к нему обитателя Тюильри не возрастает.

Порою в своем стремлении «перестраховаться» Фуше терял чувство меры. «В воскресенье 14 июня 1807 года, — … вспоминает один из придворных императора, — был назначен спектакль в Тюильри… Для представления г. Ремюза назначил Иоанна Бургундского, новое произведение одного молодого дипломата, подававшего весьма хорошие литературные надежды, как вдруг Фуше запрещает представление этой трагедии, под предлогом, что она, во многих местах, оскорбительна для Императора. Остроумнейший из наших государственных деятелей[71], желая помочь своему питомцу, настоял, чтобы пьесу прочли Наполеону. Император, выслушав ее, воскликнул: «Что забрал себе в голову Фуше?.. Разве я похититель престола? Фуше иногда бывает чересчур усерден. Эта трагедия будет представлена!». Однако ж, несмотря на это приказание, — заключает свой рассказ мемуарист, — мнение министра полиции взяло верх и Иоанн Бургундский был замещен Полиевктом[72], любимой пьесой Императора»^{469}.