Фуше

Последующие семь лет Фуше возглавляет Министерство полиции. Заговорщики внутри страны неизменно попадают в руки ищеек Фуше и отправляются под расстрел. Запад «умиротворен». В отношении еще только зарождавшегося рабочего движения полиция Фуше занимает бескомпромиссно-жесткую позицию. Вот выдержка из одного полицейского доклада 1805 г.: «Несколько дней назад среди рабочих, занятых на строительстве архиепископской церкви, наблюдалось брожение. Они требовали повышения заработной платы с 4 до 10 франков в день. Три самых отъявленных бунтовщика — Ламбло, Брэ и Пужи были арестованы по приказу префекта полиции, после чего спокойствие было восстановлено. Двое последних пробыли в заключении в Бисетре до 1 вандемьера (т. е. 4 дня). Ламбло как подстрекатель и организатор волнений пробыл в тюрьме до 20 брюмера (т. е. 51 день)»^{457}.

Заслуги Фуше велики, но согласия между императором и его министром полиции не получается. Слишком часто вездесущий министр попадает в поле зрения властелина, всюду присутствуют люди Фуше. «Он все видел, все знал», — писал о Фуше канцлер империи Этьен-Дени Паскье^{458}. Свидетельству Паскье вполне можно доверять. Недаром Ахилл де Брольи, весьма высоко ценивший степень осведомленности канцлера, утверждал, что «в общем, он (Паскье) знал все, о чем должен был знать»^{459}. А Талейран, старый и упорный антагонист Фуше, явно имея в виду своего ловкого соперника, говорил, что «министр полиции — это человек, который занимается прежде всего тем, что его касается, а потом тем, что не имеет к нему ни малейшего отношения»^{460}. Даже иностранцы, побывавшие в Париже начала века, не могли избавиться от ощущения постоянной слежки за собой, подозревая, что о каждом их шаге немедленно становится известно в особняке на набережной Малаке. Кое-кто из иностранных дипломатических представителей высшего ранга, в связи с царившей вокруг назойливой слежкой, позволял себе довольно экстравагантные, с точки зрения приличий, поступки; «Сказывали, что граф Толстой[67], по приезде своем в Париж, увидевшись с Фуше… просил его приказать приискать людей для его услуги, под предлогом, что он, как иностранец, не знает, к кому адресоваться, говоря при том, что он уверен, что окружен будет шпионами полиции, то предпочитает их получить из первых рук»^{461}. Британский атташе, сэр Джордж Джексон, посетивший французскую столицу во времена Амьенского мира, с убежденностью писал: «Для любого иностранца, а для дипломата тем более, совершенно невозможно обзавестись слугой, который бы не шпионил за ним»^{462}. Лорд Чарльз Уитворт — посол Англии в Париже[68] в одном из своих донесений в Форин оффис, сообщал: «Три или четыре различных полицейских ведомства… учреждены в этом городе (в Париже), и от их настырного любопытства не защищен ни один класс общества»^{463}.

Сделав подобные заключения, сыны Туманного Альбиона не погрешили против истины. Одной из самых «деликатных» функций полиции, к которой Фуше проявлял постоянное и неослабевающее с годами внимание, была слежка за иностранными дипломатическими представителями. «Полиция Фуше перехватывала некоторые дипломатические депеши… Как? Очень просто: полиция подкупала курьеров, и те позволяли ознакомиться с содержанием депеш»^{464}. И все же можно предположить, что императора раздражала не только вездесущность министра полиции.

Впрочем, сам Наполеон приложил руку к превращению Министерства полиции во всемогущее и всеведущее ведомство, постоянно расширяя компетенцию Фуше. В одном из своих писем министру полиции император распорядился об участии полиции «в деле упорядочения конскрипции[69]. Наполеон — Фуше (Беневенто, 31 декабря 1808 г.): «Мне стало известно, — писал император, — что в некоторых эмигрантских семействах юноши уклоняются от конскрипции и воспитываются в позорной и преступной праздности. Очевидно, что старинные и богатые фамилии, которые не оказывают поддержки нынешней системе, выступают против нее. Моя воля заключается в том, чтобы вы составили список из 10 наиболее знатных семейств… в каждом департаменте и из 50-ти таких же семей в Париже с указанием состояния, возраста и занятий каждого их члена. Я намерен издать декрет, повелевающий, чтобы все молодые люди из этих семейств в возрасте 16 и 18 лет были определены в военную школу в Сен-Сире. В случае любых возражений ничего не отвечайте, кроме того, что такова моя воля…»^{465}.